А можно немножко повайнить и порассуждать, насколько это резонно или нерезонно сваливать?
Я — человек очень русский. Я учусь на журфаке МГУ, где я изучал нашу историю, литературу, философию, журналистику, экономику (я на отделении деловой журналистики). Я могу утверждать, что как–никак, русскую культуру я знаю и я ее люблю.
До этого я учился в муз училище, где меня учил ветеран ВОВ, и поныне преподающий в Гнесинке. Этот человек богоподобный, такого величия внутреннего духа, силы, светлой любви к жизни и к другим людям я никогда больше не видел и, видимо, не увижу. Это очень хороший пример русского человека, и я знаю много русских людей, которых я очень люблю и чувствую кровное с ними родство.
Что еще делает меня русским? Память семьи. Моя семья уходит корнями в дворянство, мой пра–пра–прадед был офицер царской армии, игравший на рояли, увлекавшийся живописью, говоривший на пяти языках, иногда проводивший операции и занимавшийся со своими солдатами в свободное время после службы. И вот таких людей русский я тоже очень люблю.
Но недавно я говорил с моей бабушкой, пианисткой (которая очень русская: очень культурная, трудящаяся, никогда никому плохого слова не сказавшая, которая в 80 лет читает Марка Аврелия и продолжает заниматься на фортепиано после инсульта — играет одной левой рукой, слава богу, для нее достаточно произведений написано), так бабушка мне прямо сказала — беги. Беги отсюда. Я немножко прифигел, но давайте подумаем над ее аргументацией.
Во–первых, схуя ли мы будем разбирать мнение какой–то бабушки? Во–первых, она вместе с ее мамой и бабушкой пережила революцию, первую мировую, вторую, потом уже одна она пережила распад СССР. Во–вторых, они жили между Питером и Москвой, ее папа был начальник ГЕО разведки по Восточной России, человек с высоким постом, ее муж был единственный физик–ядерщик в РАН, говоривший по–английский и ездивший в Америку. Короче, кое–что она видела и знала напрямую о нашей истории прошлого столетия. И она говорит, что лучше не будет.
А аргументация ее очень простая. В СССР хоть как–то ценили культуру и образование. Ученым, хоть не давали денег, но давали квартиры, вещи, возможность путешествовать, заниматься наукой с головой и поуши — сейчас ученые нахуй никому не нужны. Быть учителем раньше было призванием, делом жизни. Педагоги жили своей "службой", им было дело до детей, до культуры, до науки. Та же профессура журфака МГУ советского периода: Розенталь, Кучборская, Толстой — какой пример Человека был тогда перед студентами! Учиться в мед.институте тогда спустя рукава было нельзя, отчислили бы, а быть офицером и плохо образованным одновременно — невозможно.
Теперь, что можно ожидать от страны, где образование — в жопе (я сам работаю с детьми, которые учатся в школе; знаете, что я скажу? это пиздец. просто пиздец), где наука — в жопе (может, точная еще ничего, а вот с гуманитарными просто смысла нет; я научные работы по истории, философии только на–английском читаю), где в армию отдавать ребенка просто страшно (потому что это все равно, что отдать человека в дурдом, где посетителям выдают оружие), где лечить ты себя должен будешь сам, потому что медицина скорее тебя убить поспособствует? Где медикам просто насрать или непонятно, потому что в институте они хуй пинали? У моей девушки был острый ларингит, голос пропал вообще нахуй, ее выписали с ОРЗ, мол, через денек пройдет — а она задыхаться начинала. Подругу, съездившую во Вьетнам, не могут вылечить полгода от укуса какой–то тропической хуйни. Матери друга проглядели онкологию четвертой степени (вы видели, может, его пост на глагне — это мой лепросын), хотя она почти год наблюдалась с жалобами на желудок. НАХУЙ, СУКИ, ОТ ЛЕЧЕНИЯ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ: ВЫ ИХ УБИВАЕТЕ (простите, накипело).
Итак, вернемся к теме. Как правильно ответил Люмер — сваливать нужно для детей и для своей старости (это уже я добавил). Этот преславутый драйв от жизни в Рашке — это постоянная забота о том, чтобы выжить, чтобы тебя не наебали: не наебал работодатель, бизнес партнер, военкомат, человек в подворотне, менты чтобы не подсунули, врач что–нибудь там… Чтобы ты не разбился нахуй, потому что покрыло все льдом, а в некоторых местах его даже не посыпают ничем (мне, блядь, так стыдно перед стариками, которые как в последний бой по нему идут), чтобы тебе на голову что–нибудь не ебнуло.
Короче, это все очень весело, пока ты молодой и здоровый, и у тебя нет детей и жены. Если они у тебя есть и если ты понимаешь, что когда–нибудь у тебя сил въезжать во все уже не будет, ты становишься ооочень уязвим. У тебя могут отжать пенсию, на которую ты итак не проживешь. Тебя могут так вылечить, что ты сдохнешь. Если ты — не дай бог — станешь инвалидом, это уебешься это доказывать, даже без обеих ног. В садик ты хер кого устроишь, за три года в очередь; с детьми ты домашнее задание будешь делать и объяснять, потому что… ну, ты понял, да? А теперь вопрос: если есть хоть какая–то возможность свалить туда, где жизнь не будет таким бесконечным социальным пиздецом, как у нас, какова причина ей не воспользоваться?
В нашей стране некогда было величие, и я горд тем, что я русский, как и Прокофьев, Чехов, Рахманинов. За счет этого местами случайно выжившего величия Россия как–то пережила время СССР, были еще столпы нравственности, примеры добродетели, светочи науки: те же Розентали, Кучборские и Толстые. Но они умерли в силу вещей. Советская культура не породила ничего, на что можно опереться. К власти пришли дикари, порождающие дикарей. Когда–нибудь, если нас не захватит Кетай или еще кто, здесь станет лучше, но уже не при нас и, скорее всего, не при наших детях. Я человек, который готов к цивилизованной жизни, нет; она мне как воздух потребна. Пускай это зверье здесь перегрызется и переебется, эти Путины, Фурсенки и Кадыровы: мне до них дела нет. Я хочу заниматься наукой, учить детей, играть на фортепиано вечерами, гулять со своей женой и детьми по тихим улочкам. А то, что я русский — ну да хуй с ним.