Несмотря на то, как сказала известная поэтесса:
"...
К мысли о кончине
Мы привыкаем с самых ранних пор,
И кровь моя от ужаса не стынет,
Что вынесен мне смертный приговор." ...
близкого человека терять очень тяжело. Поэтому, как говорил Б.Окуджава "Давайте говорить, друг другом восхищаться...." Давайте постараемся при жизни относиться к тем, кто рядом с нами так, чтобы потом не мучиться от того, что ничего невозможно вернуть и исправить. Давайте успеем сказать нашим близким как мы их ценим и любим...
Еще мне хочется привести здесь монолог Олега Кошевого из "Молодой гвардии".
Когда то давно я выучила его для участия в олимпиаде, а потом мне пришлось читать его на концерте для родителей на общешкольном собрании. До этого момента я еще не до конца осознавала почему в зале взрослые дяди и тети плачут и не стесняются своих слез. Только эти взрослые слезы помогли мне прочувствовать смысл, который вложил Фадеев в монолог.
После этого, в своей уже взрослой жизни, свои отношения с мамой я старалась строить держа в мыслях слова из этого монолога. И все равно, после того, как мамы не стало я мучилась, что и там обидела маму и там надо было по-другому, да и до сих пор еще мучаюсь, хотя, как говорят окружающие - я была хорошей дочерью. Но, в глубине души, я то знаю свои ошибки Но, вернуть уже ничего нельзя.
Читайте, и, простите за длинность моего поста.
И вспомнилась Олегу мама с мягкими, добрыми руками...
"... Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете. За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой, ? он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. А может быть, они были и грубее, руки твои, ? ведь им столько выпало работы в жизни, ? но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в темные жилочки.
Да, с того самого мгновения, как я стал сознавать себя, и до последней минуты, когда ты в изнеможении, тихо в последний раз положила мне голову на грудь, провожая в тяжелый путь жизни, я всегда помню руки твои в работе. Я помню, как они сновали в мыльной пене, стирая мои простынки, когда эти простынки были еще так малы, что походили на пеленки, и помню, как ты в тулупчике, зимой, несла ведра на коромысле, положив спереди на коромысло маленькую ручку в рукавичке, сама такая маленькая и пушистая, как рукавичка. Я вижу твои с чуть утолщенными суставами пальцы на букваре, и я повторяю за тобой: "бе-а ? ба, ба-ба". Я вижу как сильной рукой своею ты подводишь серп под жито, сломленное жменью другой руки, прямо на серп, вижу неуловимое сверкание серпа и потом это мгновенное плавное, такое женственное движение рук и серпа, откидывающее колосья в пучке так, чтобы не поломать сжатых стеблей.
Я помню твои руки, несгибающиеся, красные, залубеневшие от студеной воды в проруби, где ты полоскала белье, когда мы жили одни, ? казалось, совсем одни на свете, ? и помню, как незаметно могли руки твои вынуть занозу из пальца у сына и как они мгновенно продевали нитку в иголку, когда ты шила и пела ? пела только для себя и для меня. Потому что нет ничего на свете, чего бы не сумели руки твои, что было бы им не под силу, чего бы они погнушались! Я видел, как они месили глину с коровьим пометом, чтобы обмазать хату, и я видел руку твою, выглядывающую из шелка, с кольцом на пальце, когда ты подняла стакан с красным молдаванским вином. А с какой покорной нежностью полная и белая выше локтя рука твоя обвилась вокруг шеи отчима, когда он, играя с тобой, поднял тебя на руки, ? отчим, которого ты научила любить меня и которого я чтил, как родного, уже за одно то, что ты любила его.
Но больше всего, на веки вечные запомнил я, как нежно гладили они, руки твои, чуть шершавые и такие теплые и прохладные, как они гладили мои волосы, и шею, и грудь, когда я в полусознании лежал в постели. И, когда бы я ни открыл глаза, ты была всегда возле меня, и ночник горел в комнате, и ты глядела на меня своими запавшими очами, будто из тьмы, сама вся тихая и светлая, будто в ризах. Я целую чистые, святые руки твои!
Ты проводила на войну сыновей, ? если не ты, так другая, такая же, как ты, ? иных ты уже не дождешься вовеки, а если эта чаша миновала тебя, так она не миновала другую, такую же, как ты. Но если и в дни войны у людей есть кусок хлеба и есть одежда на теле, и если стоят скирды на поле, и бегут по рельсам поезда, и вишни цветут в саду, и пламя бушует в домне, и чья-то незримая сила подымает воина с земли или с постели, когда он заболел или ранен, ? все это сделали руки матери моей ? моей, и его, и его.
Оглянись же и ты, юноша, мой друг, оглянись, как я, и скажи, кого ты обижал в жизни больше, чем мать, ? не от меня ли, не от тебя, не от него, не от наших ли неудач, ошибок и не от нашего ли горя седеют наши матери? А ведь придет час, когда мучительным упреком сердцу обернется все это у материнской могилы.
Мама, мама!.. Прости меня, потому что ты одна, только ты одна на свете можешь прощать, положи на голову руки, как в детстве, и прости..."