...красноармейцы бросаются в глаза на улицах своей низкорослостью. От длинных гимнастерок они кажутся еще меньше. Круглые топорные лица, часто монгольского типа. Они говорят только между собою, не знакомятся ни с кем, не улыбаются и не смеются. Они только оглядываются кругом, как мыши, много серых, маленьких, бесшумных мышей, сгрызающих постепенно все ...
Улицы сереют и блекнут. Даже дети не смеются больше. Нет нарядных женщин и элегантных мужчин. Башни Старого Города хмуро смотрят на красные звезды и флаги с серпом и молотом, прибитые повсюду, протянутые поперек улиц, обрамляющие саженные портреты вождя и комиссаров, плакаты о выборах.
Балтийские государства "просят о принятии их в Союз советских республик", газеты полны выборными статьями и отчетами. Сперва объявлено два списка: коммунистов и беспартийного блока. Но за неделю до выборов беспартийный блок "ликвидируется", и выборы автоматически сводятся к подаче голосов за коммунистов, потому что других партий, понятно, нет. Уклониться тоже нельзя -- на паспорт ставится штемпель ... Поэтому за неделю до выборов латыши начинают сотнями заявлять в полицию о "потере" паспортов. Но через несколько дней на это тоже обращают внимание, на "потерявшего" накладывается крупный штраф, и против его имени делается многозначительная отметка. Взят на подозрение. Выборы проходят "единогласно",как всегда в Советском Союзе.
На улицах появляются новые фигуры: женщины и дети советских командиров и служащих. Их можно узнать за версту. Женщины без шляп, все сплошь в дешевых белых, давно уже не модных беретах, как в форме, часто в мужских высоких сапогах, с усталыми, преждевременно постаревшими, серыми лицами. Квартиры, куда они въезжают, тоже сразу принимают жалкий и унылый вид. На громадных окнах висят мещанские тряпочки вместо занавесок, или вообще -- никаких, в каждой комнате примус, на котором готовят и стирают, о ремонте никто не думает. Все наспех, кое-как, случайно и по-нищенски.
Все советские учреждения полны служащими. Там, где работал прежде один, теперь -- пять, шесть человек, причем работают не по шесть, а по восемь часов, и за опоздание в пять минут - штраф, за третье увольняют. Жалованье то же, что и раньше. Но продукты и квартирная плата повышены вдвое, а об остальном нечего и говорить. Зато вдвое дешевле водка. Много пьют теперь в Риге.
Раньше служащие, получавшие до трехсот латов жалованья в месяц, платили в больничную кассу несколько латов, и только выше этой суммы начинался подоходный налог. Теперь из трехсот латов пятьдесят, по крайней мере, уходит на отчисления во всевозможные политические фонды. Кроме того, обязательная подписка на заем. Больничные кассы -- на редкость целесообразное, удобное для всех социальное учреждение, не имевшее себе равных в Западной Европе, кроме скандинавских стран -- теперь уничтожено, конечно. Вместо него, в наспех собранных поликлиниках задерганные, оставшиеся еще в живых врачи обязаны принимать за рабочий день не менее шестидесяти пациентов. Лекарства исчезают, в санатории попадают только партийные и активисты.
Улицы переименовываются Карлами Либкнехтами и Розами Люксембург, кинематографы тоже. Повсюду клубы Красной Армии и рестораны для партийных, закрытые для остальной публики. Церкви еще не закрыты, но колокольный звон, как религиозная пропаганда, запрещен. Церкви полны, как никогда, и нередко среди молящихся можно увидеть красноармейца и советскую женщину; приходят, оглядываясь, и крадучись забиваются в угол - чтобы не донесли свои же.
Школьники ходят в красных пионерских галстуках. Прежние учителя постепенно исчезают, их заменяют политические руководители; учебники теперь новые. Важно не уметь правильно читать и писать, а вызубрить, что такое "диамат". В университете старых профессоров почти не осталось, студенты вступают в "социалистическое соревнование", и все -- портовые грузчики, уборщицы, дети, художники, рабочие -- учат и отвечают на курсах в каждой школе, учреждении, фабрике -- историю ВКПб.
Частные и общественные библиотеки закрыты. Из них и книжных магазинов вывозятся, сваливаются на склады, портятся и отправляются на Шлокскую бумажную фабрику книги -- на переварку. Редкие, ценные издания, вперемежку с запрещенной литературой, то есть со всеми несоветскими изданиями. Из киосков исчезли все заграничные газеты и журналы. Заграничная переписка запрещена. Заграничное радио -- тоже, хотя это довольно трудно сделать: у всех хорошие радиоаппараты, берущие Европу без антенны. Только теперь это надо при закрытых окнах, под сурдинку...
И над всем городом, над всей страной, над каждым домом -- острая пятиконечная звезда. Кровяные углы проникают всюду. Балтика отрезана от мира железным занавесом, Балтика сжимается с каждым днем все туже и туже в тисках и придавливается страхом - подлым, мерзким, безнадежным и бессильным страхом. Аресты продолжаются каждую ночь. Каждую ночь. Каждую ночь ...
(Из воспоминаний Ирины Сабуровой.)