Самым действенным методом обучения принято считать поездку в аул, но не так все просто
Татьяна ТРУБАЧЕВА / 6 июля 2012 года, № 25 (301)
На месяц в аул учить казахский язык, как я планировала с самого начала, выбраться не удалось: во-первых, летний отпуск у меня оказался в этот раз меньше, во-вторых, мы с моей четырехлетней дочерью не выдержали бытовых условий – сбежали оттуда через четыре дня. А ездили мы к моей давней подруге в аул, который расположен на территории одного из национальных парков Казахстана.
По дороге мы с ребенком чуть не задохнулись от восторга (красотища вокруг!) и от дорожной пыли. Водитель такси, на котором мы добирались в казахстанскую глубинку, объяснил, что дорогу испортили «эти китайцы». Как оказалось, не только и не столько китайцы. Но о дорогах позже. Первым делом – о языке.
Обратили в свою веру
В селе, куда мы приехали, из 350 жителей – лишь одна русская женщина, но ее местные считают казашкой, потому что «она даже матерится на казахском». Зато мою подругу, казашку по крови, здесь называют «орыс». Она окончила русскую школу, получила высшее образование на русском языке, а родной язык стала учить (и выучила – а куда деваться), когда вышла замуж и переехала к мужу.
Подруга уверяет, что ругаться тоже теперь может по-казахски (не матерно). Но все равно «съезжает» на русский, тем более что все вокруг орысша понимают. Муж ее – классический билингв, легко переходит с одного языка на другой. А вот дети говорят только на казахском, по-русски понимают, но… лучше изъясняться с ними на казахском.
Честно говоря, меня это удивило: зачем лишать ребят возможности владеть двумя языками? Прямого ответа я получить не смогла, мол, понимают же – хватает. Но из разговоров стало ясно, что есть некий негласный запрет на язык «советской власти, которая уничтожала казахов».
К подруге как-то даже приходили местные жители и «рекомендовали не разговаривать с ребенком на русском языке». Поэтому мне пообещали, что дети уж точно устроят моей дочери экспресс-курсы казахского языка. Но не тут-то было: мой ребенок перевела детвору в режим русского языка, а сама выучила лишь три слова на казахском, о чем с гордостью всем сообщает.
К слову, в детсаду мы платим за уроки госязыка, но результатов – ноль. Я стала расспрашивать, почему так, ведь на английском она и песенки поет, и знает уже достаточно много слов и фраз. После «допроса с пристрастием» поняла: не владеют учителя методикой, а разговоры на казахском ведут только с теми детьми, с кем дома родные и так говорят на «титульном наречии».
Я думала, что мне с учебой будет не тяжело: взрослые смогут хотя бы на пальцах объяснить, как устроен язык (заучивать фразы на казахском, как я пыталась однажды делать, – не для меня, мне нужно видеть всю структуру, пусть в общих чертах). Да и целей перед собой я не ставила недосягаемых – нужно было выучить основные глаголы, их спряжение, научиться выстраивать элементарные фразы. Однако взрослые с полуулыбками говорили со мной на русском, а после моих настойчивых просьб сплавили меня старшему сыну.
В первый же день мой гуру помог мне проспрягать глаголы «быть», «делать», «идти», «говорить», «работать» и «кушать». Я стала допытываться, почему в каких-то случаях используется вспомогательный глагол, а в каких-то нет. Объяснить не смогли. Это и понятно: ты свой язык воспринимаешь как некую данность, в которой нет странностей, а вот для иностранцев там все необычно. Ну, необычно же, что в русском языке глаголы в прошедшем времени изменяются по родам, однако носители языка даже не замечают этой алогичности.
С этими глаголами, несколькими существительными, которые есть в моем словарном запасе, и местоимениями (склонение местоимений я учила в поезде по дороге к месту учебы, чтобы уж совсем пустой не приезжать) я в первый же день стала составлять небольшие предложения. Я закатывала глаза и произносила: «Қыздар қазақша сөйлейді», «Мен Киевте болдым», «Сенің анаң мұғалім болып жұмыс істейді», «Мен жақсы оқушымын ба?»
После каждой фразы я задавала своему учителю традиционный вопрос: «Дұрыс па?» Наступала его очередь закатывать глаза, после чего он отвечал «Дұрыс» или поправлял меня. И, знаете, не было ничего волшебного в том, что я во время первого урока уже говорила (!). Да, медленно, да, не о судьбах мира, но говорила. Общение на казахском стало досягаемым, реальным.
Однако человек предполагает, а бог располагает. Мой наставник смог продержаться со мной еще один день, потом ему нужно было идти в летний пришкольный лагерь, а потом помогать по дому. Молодой человек научил меня считать, рассказал, как называются дни недели. Еще мы с ним выучили ряд прилагательных-антонимов.
Как образуются степени сравнения, я уразуметь не смогла. Поэтому мне вручили книжку по сравнительной грамматике русского и казахского языков. Первый абзац соответствующего раздела стал для меня откровением: судя по учебнику, в русском языке три степени сравнения, а в казахском – две. Составители почему-то не посчитали в казахском языке положительную степень сравнения. После этого у меня отпало желание изучать книгу.
Словом, язык в ауле выучить можно, но при условии, что у тебя есть учитель, который может все объяснить и будет с тобой нянчиться, или ты погружаешься в языковую среду с головой на пару месяцев и заставляешь окружающих разговаривать с тобой только на казахском. Однако не у каждого взрослого есть время на такие погружения, а у нас с дочерью ко всему прочему не хватило сил вынести местные бытовые условия, вернее практически полное отсутствие таковых.
Архитектурный декаданс
Я была уже в этом ауле лет семь назад – за это время там ничего не изменилось, и даже «тучные годы» казахстанской экономики не смогли остановить разрушения. На фоне божественно красивого пейзажа сотворенное человеком смотрится как некое недоразумение: ну не может в этом прекраснейшем уголке таиться такой «архитектурный декаданс». Дома выглядят так, будто изо дня в день их жует старое беззубое время.
Время сжевало что-то и в трансформаторной будке, поэтому с электричеством в ауле постоянные перебои – народ сидит без света сутки-двое-трое. Телефоны аварийщиков здесь знают как Отче наш. Если же аварийная бригада не хочет выезжать на объект на ночь глядя, то обращаются за помощью к «отцу земному» – акиму. Сама была свидетелем – аким сразу же пришел на помощь: дал аварийщикам «волшебного пенделя».
Процедура дозвона по сотовому телефону – это вообще песня. Сотовый ставят на форточку (местные уже знают, на какое окно мастрячить телефон: с той стороны дома, где сопки пониже, чтобы сигнал мог доходить), когда видят, что «антенки появляются», начинают набирать номер. Если контакт установлен, то включают громкую связь – и давай общаться. Окно, где лучше всего ловит сотка, хозяева отрекомендовали мне как окно в Европу (я восхитилась: люди в таких условиях еще шутить в состоянии).
Как мне объяснили, операторы не хотят ради сотни-другой абонентов свою аппаратуру выше поднимать, поэтому и проблемы с сотовой связью. Но, может, о сельчанах заботится «Казахтелеком»? Заботится – у моих друзей установлено аж два номера: один «для позвонить», другой для Интернета.
По их словам, «Казахтелеком» не может в ауле предоставлять услуги типа «Мегалайн», поэтому закупил для них некие радиоустановки. В Интернет через них выходить можно, но скорость – караул! – 25-28 Кбит в секунду. Пока откроешь сайт, пока туда-сюда, в месяц «накапывает» до 20 тысяч тенге. Сдуреть! Я в городе плачу около 5 тысяч и без проблем слушаю музыку и смотрю фильмы онлайн.
Про воду молчу: в домах ее нет (уборных, понятно, тоже нет), в ауле от прежних колодцев и колонок (сколько их было, уже никто не помнит) осталась пара штук – туда все и ходят. Скважину во дворе делать – невероятно дорого. Метр вглубь стоит 13 тысяч тенге, а углубиться нужно хотя бы на 20 метров. Это уже под две тысячи долларов. «А что ты хотела: мы же в деревне живем, поэтому дома без воды», – говорили мне хозяева. «А хочу, чтобы было!» Я рассказала друзьям, как мы с дочерью в мае полетели в Шарджу (ОАЭ). На месте, как обычно, нам не сиделось, поэтому решили покупаться в Оманском заливе. От Персидского ехать 140 километров, по казахстанским меркам – ерунда (у нас от Алматы до Капчагая почти 80 километров, а ведь многие каждое утро в южную столицу на работу едут, а вечером – домой).
Посередине пути между Персидским и Оманским заливами нас высадили возле коврового рынка. Я оглянулась, и мне стало не по себе: этот пейзаж – пустыню, разрубленную серыми скалами, – я видела в январе этого года, когда по пути из Актау в Жанаозен проезжала мимо одной из самых глубоких впадин в мире – Карагие. Только на полуострове Мангышлак в то время было неописуемо холодно, а на Аравийском полуострове в это время было неописуемо жарко.
На рынке мы с ребенком зашли в туалет. Он был – внимание! – чистый. Руки мы мыли пресной водой, текущей из нормального крана, а не из рукомойника, как у друзей в ауле. И это в стране, где уже два года не было осадков, где, насколько я знаю, нет естественных водоемов с пресной водой, где все вынуждены пользоваться опресненной водой (в Актау, к слову, тоже опресненная вода, но там она на вес золота, а в Арабских Эмиратах бассейны не пересыхают).
А чем мы хуже арабов? Как я выяснила, мы не хуже, просто во всем виноват менталитет. Вот эта штука на самом деле посильнее «Фауста» Гете. Дана она тебе, как воздух дается, и ты будто бы не можешь изменить тот самый менталитет – дышишь помимо своей воли, помимо своей воли ленишься и воруешь.
На бюджет надейся и сам не плошай
Коррупция (другое слово подобрать трудно) в ауле цветет, как лицо подростка в пубертатный период. «Они все едят», – махнули рукой в сторону местных начальников мои друзья. Я не поняла, о чем это они, я вот тоже ем. Ребята засмеялись и объяснили: «Жеу» с казахского дословно переводится как «есть, кушать». Решили, что на русский лучше всего перевести это как «пристроиться к кормушке» (вот где точки соприкосновения двух языков).
Самая большая кормушка – в местной школе. Школа – это вообще центр жизни аула. Это самое приличное здание (еще приемлемо выглядят здания детского сада и фельдшерского пункта), это самый приличный бюджет, это самые большие партии баранов, отправляемых в дар районному начальству, это самый большой штат – 53 сотрудника на 45 учеников. Я когда узнала соотношение, прям обзавидовалась: «Да у вас индивидуальное обучение! В Гарвард после этой школы дети должны поступать!»
«Какой Гарвард? У нас учителя свои предметы еле знают. А ЕНТ вообще весь педколлектив сдает». – «Это как?» – «Обыкновенно. Все же знают, где будут ЕНТ проходить – в каком здании районного центра. Заранее все школы района договариваются с хозяевами соседних домов, берут дома в аренду на время проведения ЕНТ. В день тестирования педагоги всех школ приезжают туда и решают задания, поэтому и баллы у выпускников приличные». – «Потом эти выпускники нам строят дома, которые разваливаются, лечат нас». – «А что делать, менталитет у нас такой: директор норовит взять в школу своего родственника, а родители мечтают запихнуть свое чадо в вуз».
Да и что могут учителя? Они люди маленькие, а зарплаты у них большие (по местным меркам). Если попрут, работать негде будет. Раньше в селе разводили скот (было две тысячи голов), пахали и сеяли (обрабатывали 11 тысяч гектаров). Сейчас «колхозные» хозпостройки, возведенные в советское время, стоят заброшенные, у частников в общей сложности наберется голов 500 крупного рогатого скота, а пахотные земли уже деградировали.
– Работать никто не хочет, – объяснили мне. – Говорят, мы лучше за пособие от государства в 5 тысяч посидим дома, чем будем за 10-15 тысяч работать. Это менталитет у нас такой: привыкли казахи бешбармак есть да кумыс пить.
Однако есть и такие, кто на государство особо не надеется, уповая на природу-матушку. Часть «натуралистов» летом занимается сбором ягод – их потом продают на трассе. Говорят, семья за сезон может заработать очень даже неплохо – 300 тысяч тенге. Другая часть «юннатов» продает лес национального парка (это делается в промышленных масштабах, так как рубить лес на дрова аульчанам строго-настрого запрещено) и камень, который на ура уходит в Астане – на облицовку домов. Незаконную рубку скрывают просто – поджигают леса и валят все на «красного петуха». Добычу камня скрыть еще легче – на это никто не обращает внимания.
Обдирают по справедливости
«Оторвать кусок» стремятся не только от природных богатств, но и от собственных соплеменников. В районе есть НПО, которая помогает оралманам адаптироваться в новых условиях, найти работу, получить от государства «подъемные». Чтобы заполучить положенные по закону деньги, приехавшие должны «откатить» 10%. Кстати, те, кто берут откаты, – тоже «возвращенцы». И как после этого не верить в менталитет!
Удивили меня и такие «менталитетные вывихи», появившиеся после гипертрофированной опеки государства над местными жителями. В селе есть люди, которые не хотят водить детей в недавно открывшийся детский сад. На «несознательных» шипят со всех сторон, а я с ними согласна: «На кой ляд платить за садик, если апашки и аташки могут за детьми смотреть». – «Но они должны, ведь государство создало десять рабочих мест в детском саду». – «Это государство не должно создавать искусственные рабочие места». – «Так, получается, и в местной школе искусственные рабочие места?» – «Выходит, что так. Не должна школа быть «градообразующим предприятием».
Директор сельского клуба (клуб находится в соседнем населенном пункте), как мне поведали, тоже должен государству: «Тебе государство дало работу, оно тебе платит зарплату, вот на эту зарплату ты и должен содержать клуб». И ведь содержит, да еще как. Меня возили в тот «очаг культуры», показывали фотографии до и после ремонта – НТВшники, работающие над «Квартирным вопросом», могут поучиться у сельских искусников, как создавать экстерьеры и интерьеры в условиях кастрированного бюджета.
Я смотрела фотоотчеты о местных концертах – красочные мероприятия, уйма зрителей, так почему государство на благие цели деньги не выделяет? Государь-то выделяет, да псарь забирает. Оказалось, этот маленький клуб – некое структурное подразделение районного Дома культуры. Деньги, предназначенные клубу, поступают в Дом культуры, а оттуда слышатся лишь окрики: «Государство вам дало работу, зарплату, так что сами крутитесь».
Директор крутится – ходит по кругу с шапкой, и клубный народ безропотно скидывается. Обдирают по справедливости – уборщицы и сторожа сдают меньше всех, потому что у них зарплата крошечная, а начальник «отстегивает» больше всех, потому что средства позволяют.
К слову, о менталитете
Возили нас с дочерью и к местной достопримечательности – озеру. К нему от аула минут двадцать езды. Водители такси за рейс туда-обратно дерут 5000 тенге.
– У вас цены доходам не соответствуют, – посочувствовала я друзьям (к слову, проезд от ближайшего города до районного центра стоит 1200 тенге с носа, хотя ехать всего 140 километров; от райцентра до села еще по 200 тенге с пассажира).
– Соответствуют… скрытым доходам, – «успокоили» меня. – У нас народ скотину «прячет», лишь бы доходы не показывать, чтобы от государства помощь получать.
– Вы лучше про наши дороги напишите, – включился водитель. – Каждый год делают, и все равно, сами видите, ехать невозможно.
– Не буду, – отказалась я. – Пока сами не станете возмущаться, так и будете по ухабам ездить.
– Да как возмущаться будем, – улыбнулся шофер, – мы сами у узбеков (они дорогу делают, наши не хотят работать там) щебень покупаем, за козу и сигареты недавно две машины взял. А представьте, как большие начальники воруют!
Я решила заняться другими подсчетами: во сколько, допустим, обойдется отдых в Эмиратах и на берегу отечественного озера. Если заранее брать билет, то к арабам и обратно можно слетать за 55 тенге тысяч, такси от аэропорта до отеля обойдется в 4000-8000 тенге. Из Алматы до областного центра и обратно билет в среднем будет стоить 40 тысяч тенге. Из областного центра до районного – еще 1200 тенге за проезд по убитой дороге. Еще столько же за такси от райцентра до озера (дорога тоже убитая). Цены получились сопоставимые. Время в пути одинаковое – 4-4,5 часа. А вот комфорт! За комфорт я готова доплачивать.
– Да, у нас внутренний туризм невозможно развивать с такими дорогами, – послушав мои вычисления, согласилась подруга. – Цены для отдыхающих возле озера гнут. Булку хлеба днем продают за 100 тенге, а вечером уже за 150. И кто будет сюда инвестировать: сезон короткий.
– Так инвестировать особо не надо, – возразила я. – Капитальные вложения сделала еще советская власть – дороги проложены, свет проведен, дома отдыха и летние лагеря построены. Только сохраняй и модернизируй.
– Не могут наши – менталитет у нас такой.
– Тогда так и будем жить с таким менталитетом.
– В г…не, – полувопросительно-полуутвердительно произнесла моя спутница.
Однако я еще не все знала про менталитет. Гвоздем программы стал рассказ водителя грузовика, который периодически, когда едет из пункта Б в пункт А, ночует у одного из жителей аула. «Почему он только на обратном пути ночует?» – поинтересовалась я. – «Кто как может, тот на том и экономит». – «А он на чем экономит?» – «На взятках».
– Нам в рейс начальство дает по 20 тысяч тенге, – объясним мне водитель. – Я туда еду перегруженный – приходится полицейским давать 10 тысяч, чтобы пропустили (все-таки не китайцы дорогу угробили, отметила я про себя). Обратно машина полегче, могу огородами полицию объехать, – вот и копейка в семейный бюджет. Тогда у знакомого на ночлег и остаюсь.
– Так возле пункта Б еще КПП стоит, значит, в одну сторону два раза могут по десять тысяч потребовать.
– Не-е-е-е, не потребуют. Нам те, кто первый раз встречает, бумажку такую дают (нарисовал в воздухе маленький прямоугольник) с печатью.
Занавес!
Войти
Регистрация
Тема закрыта
Наверх
Отправлено 05.07.2012, 21:42:02
