Пелевин сидит как колдун в дальнем замке. Так легко и просто сказать: наркоман. А он и не оправдывается. Он - работает, да, хомяки? ))). Раз в год – роман. С пылу – с жару… Одинокий, наверное в чем то больной. Но – НЕ СДАЮЩИЙСЯ. Он оставил нам за эти 15 лет – полную энциклопедию Русской мечты и смуты. Вы понимаете, что наше время будут изучать по-пелевину, как прошлое – по-пушкину? И дело не в том, что они равновелики. Просто – остаются на листе времени те свидетельства, что были правдой. Никого, кроме Пелевина для правды не нашлось. Значит – останется он. Вот смотрите - он всегда идет к самой сути: быть или не быть? Он ВСЕГДА ставит эти проклятые вопросы: что есть красота, что есть Бог, что есть Правда…И то, что он решает их по-своему не умаляет самого действия. Он – честно «идет на вы». Хихикает над собой, и над всем что попадается ему под руку – но НЕ МОЖЕТ НЕ ИДТИ. И останутся от нас – эти честные попытки одинокого советского мальчика, начитавшегося в старших классах школы Бхагавад Гиты, свидетеля Катострофы – ответить таки, не смотря ни на что, на вопросы Достоевского, Толстого и Га-Ноцри.. Чем дальше мы будем отходить от этих вопросов погружаясь в болото потреблядства, тем менее он будет популярен, понимаем, и читаем. Возможно – в конце концов – он канет в безвестность. НО – возродиться в потомках - как Ван-Гог. Если в этот мир суждено вернуться Божеству (а так и будет, пока жив человек) – то все что от нас останется – это, например:
Маниту не желает, чтобы у него были профессиональные слуги и провозвестники воли, и ему отвратительны наши таинства. Он не хочет, чтобы мы питали его чужой кровью, предлагая ему в дар, наши юридически безупречные герантофилические снаффы. Как он может любить нас, если от нас бегут даже собственные приспособления для сладострастия, созданные по нашему образу и подобию. Зачем ему мир, где на бескорыстную любовь способна только резиновая кукла? Мы мерзки в глазах Маниту, и я рад, что дожил до минуты, когда не побоюсь сказать это вслух…
Или
- что это? Спросил Митя. ..
- а то ты сам не знаешь, - сказал Дима. Навозный шар
Это было правдой. Митя знал, что это, и отлично знал, что с этим делать.
«сколько ты у меня украл, -подумал он, с ненавистью глядя на шар. Ведь вообще все, что было украл..»
Следующим, что он понял, было то, что думает опять не он, а шар. У него самого ничего украсть было нельзя. Да и думать ему было особо ни к чему…»
Или
…. Когда шезлонг оказался ближе, стало видно, что это толстый рыжий муравей в морской форме. На его бескозырке золотыми буквами было выведено «Иван Крилов», а на груди блестел такой огород орденских планок, какой можно вырастить, только унавозив нагрудное сукно долгой и бессмысленной жизнью. Держа в руке открытую консервную банку, он слизывал рассол с американской гуманитарной сосиски, а на парапете перед ним стоял переносной телевизор, к антенне которого был прикреплен треугольный белый флажок. На экране телевизора в лучах нескольких прожекторов пританцовывала стрекоза.
Налетел холодный ветер, и муравей, подняв ворот бушлата, наклонился вперед. Стрекоза несколько раз подпрыгнула, расправила красивые длинные крылья и запела:
Только никому
Я не дам ответа,
Тихо лишь тебе я прошепчу…
Рыжий затылок муравья, по которому хлестали болтающиеся на ветру черные ленточки с выцветшими якорями, стал быстро наливаться темной кровью.
Дмитрий сунул руки в карманы и пошел дальше. С его крыла сорвалась чешуйка и, качнувшись под ветром, приземлилась на покрытый облетевшими листьями бетон. Она была размером примерно с ладонь, с одного края лиловая, расщепленная на несколько темнеющих к концу хвостов, а с другого –белая, плавно сходящаяся в сияющую точку.
…завтра улечу
В солнечное лето
Буду делать все, что захочу.
Или
-по моему я никогда ничего не любил – перебил Шестипалый
-нет, с тобой это тоже случалось. Помнишь, как ты проревел полдня, думая о том, кто помахал тебе в ответ, когда нас сбрасывали со стены? Вот это и была любовь… Любовь придает смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле этого смысла нет.
-так что, любовь нас обманывает? Это что то вроде сна?
-нет. Любовь – это что то вроде любви, а сон – это сон. Все, что ты делаешь, ты делаешь только из за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения…
-ты можешь узнать, что лучшее в тебе, по тому, чем ты встречаешь то, что полюбил. Что ты чувствовал, думая о том, кто помахал тебе рукой?
-печаль
-ну вот, значит, лучшее в тебе – твоя печаль, и ты всегда будешь встречать ею то, что любишь.
…
-ну что, сказал Шестипалый, - давай прощаться с миром?
-давай,- ответил Затворник. Ты первый
Шестипалый встал, оглянулся по сторонам, вздохнул и сел на место.
-все? – спросил Затворник?
Шестипалый кивнул.
-теперь я, - поднимаясь, сказал Затворник, задрал голову и закричал из всех сил: - Мир! Прощай!
или
Сердюк сидел в каком то оцепенении и все глядел в сторону. В его голове шевелились вялые мысли о том, что надо бы оттолкнуть Кавабату, выбежать в коридор и.. но там запертая дверь, и еще Гриша с дубинкой. В принципе можно было позвонить в милицию, но тут Кавабата с мечом.. да и не поедет милиция в такое время. Но самым неприятным было вот что - любой из этих способов поведения предполагал, что настанет такая секунда, когда на лице Кавабаты проступит удивление, которое сменится затем презрительной гримасой. А в сегодняшнем вечере все таки было что –то такое, чего не хотелось предавать, и Сердюк даже знал, что – ту секунду, когда они, привязав лошадей к веткам дерева, читали друг другу стихи. И хоть, если вдуматься, ни лошадей, ни стихов на самом деле не было, все же эта секунда была настоящей, и ветер, прилетавший с юга и обещавший скорое лето, и звезды на небе – все это тоже было, без всяких сомнений, настоящим, то есть таким, каким и должно быть. А вот тот мир, который ждал за отпираемой в восемь утра дверью…
-да катись оно все, - решительно сказал Сердюк. Давай меч.
Или
Только не думайте что в этом есть что то унизительное для вас. Очень мало кто готов признать, что он такой же в точности, как другие люди. А разве это не обычное состояние человека – сидеть в темноте возле огня, зажженного чьим то милосердием , и ждать, что придет помощь?
Или
Нас ждет новый темный век, в котором не будет даже двусмысленного христианского Бога – а только скрытые в черных водах транснациональные ковчеги, ежедневно расчесывающие своими медиащупальцами всю скверну в людях, чтобы обезопасить свою власть. Они доведут человека до такого градуса мерзости, что божественное сострадание к нему станет технически невозможным – и земле придется вновь гореть в огне, который будет куда ярче и страшнее всего, виденного прежде.
Или
Пестрая корова! Слышишь, пестрая корова? Я знаю, надо совсем потерять стыд, чтобы снова просить у тебя нефти. Я и не прошу. Мы не заслужили. Я знаю, что ты про нас думаешь. Мол, сколько ни дашь, все равно Хаврошечке не перепадет ни капельки, а все сожрут эти кукисы-юкисы, юксы-пуксы и прочая саранча, за которой не видно белого света. Ты права, пестрая корова, так оно и будет. Только знаешь что… мне ведь известно, кто ты такая. Ты – это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды, прадеды, и раньше, и раньше… Ты – душа всех тех, кто умер с верой в счастье, которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не ради чего-то, а ради самих себя. И знаешь, каково нам глотать пахнущие нефтью сашими и делать вид, что мы не замечаем, как тают под ногами последние льдины? Притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шел народ, кончающийся нами? Получается, на самом деле, жила только ты, пестрая корова. У тебя было ради кого жить, а у нас нет… У тебя были мы, а у нас нет никого, кроме самих себя. Но сейчас тебе так же плохо, как и нам, потому что ты больше не можешь прорасти для своей Хаврошечки яблоней. Ты можешь только дать позорным волкам нефти, чтобы кукис-юкис –юки-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф охраны откатил парикмахеру, парикмахер- повару, повар- шоферу, а шофер нанял твою Хаврошечку на час за полтораста баксов.. И когда твоя Хаврошечка отоспится после анального секса и отгонит всем своим мусорам и бандитам, вот тогда, может быть, у нее хватит на яблоко, которым ты так хотела для нее стать, пестрая корова….
И наконец:
Я сделаю Небо из его собственных тайн, из счастья и любви, понял я. И все Смотрители до меня делали то же самое, потому что из другого материала небо создать невозможно.
Ошибки быть не могло – я сумею совершить должное. Эта уверенность заполнила меня бесконечной радостью. Я почувствовал, как она сливается с восторгом ревущей толпы – и мы стали одним.
А потом все мои мысли вышибло как шампанскую пробку, и сквозь жезл в моей руке вверх хлынул поток клокочущего счастьем Флюида. Он проколол то, что минуту назад было неодушевленной реальностью, сделался огромным пузырем, раздулся, заполнил собой все – и в мире снова появилось Небо.
Оно не было ни большим, ни маленьким, ни сильным, ни слабым. Оно было.
И дольше века длится день…. Таки дела.
Войти
Регистрация
Наверх
