Слова как-то сумбурно и невыглаженно вертятся на языке, проплывают недоуменные речевые обороты, и полнится чем-то пенным, готовым тут же взорваться рот – нужно что-то непременно произнести, рассказать, написать – а как и о чем? – совсем не имеет смысла. Итак, первое что приходит в голову, и что наверняка будет стремительным вымыслом ненадежно вплетающимся в реальность.
Мое летнее зеленое платье, которое я приобрела, не считаясь с остатком месяца, приобрела наобум, чтобы просто встрепенуться, вглядеться в отражение в зеркале и произнести «ах, до чего же я могу быть хороша». И, признаюсь, еще для того, чтобы позволить сбыться случайному сладкому томлению, (охватившему меня при виде его) - как-нибудь в один из прелестнейший знойных летний дней, когда все застывает в непроходимой, как тропические джунгли жаре и над городом нависает наивная блажь, которую кажется нельзя потревожить ничем – ни словом, ни гортанным звуком, ни глотком холодной воды, в том укромном месте, среди полок с вычурными книжками и их давно выцветшими обложками, куда нас своенравно заманит случай, я – подобной неземной, благоуханной нимфе вспыхну перед ним в своем лесном зеленом платье, и он – молодой, несдержанный, красивый, - не сможет оторвать от меня взгляда, и, как завороженный, будет повторять им каждый поворот и выступ моего тела, желая все тот час же подчинить себе и сделать своим. А я буду вторить прикосновению его глаз, извиваясь в округлом покачивании бедер (ругая себя за то, что верно делаю это как последняя шлюха) , и, стремительно вбирая в себя его молодость, его аромат, азарт, (слово, которое так жадно вписывается в зной, жару, жажду и неумолимо уходящее мое двадцати-икс-летие) я пройду мимо, чтобы поднявшись на другой этаж с трепетом юной девы обнаружить свое тело немного растрепанным, абсолютно растревоженным и до самых плеч разгаданным под тяжестью и силой его настойчивого взгляда.
А еще, а еще, а еще...
До чего ж я одинока в это пышное лето. А так хочется цвести, играть лепестками роз, пренебрегать советами и быть наперекор. И любить, любить, срывая маски и сжигая мосты, отдаваясь вся и, покрывая поцелуями его лицо, говорить о том, как он прекрасен.
Мое летнее зеленое платье, которое я приобрела, не считаясь с остатком месяца, приобрела наобум, чтобы просто встрепенуться, вглядеться в отражение в зеркале и произнести «ах, до чего же я могу быть хороша». И, признаюсь, еще для того, чтобы позволить сбыться случайному сладкому томлению, (охватившему меня при виде его) - как-нибудь в один из прелестнейший знойных летний дней, когда все застывает в непроходимой, как тропические джунгли жаре и над городом нависает наивная блажь, которую кажется нельзя потревожить ничем – ни словом, ни гортанным звуком, ни глотком холодной воды, в том укромном месте, среди полок с вычурными книжками и их давно выцветшими обложками, куда нас своенравно заманит случай, я – подобной неземной, благоуханной нимфе вспыхну перед ним в своем лесном зеленом платье, и он – молодой, несдержанный, красивый, - не сможет оторвать от меня взгляда, и, как завороженный, будет повторять им каждый поворот и выступ моего тела, желая все тот час же подчинить себе и сделать своим. А я буду вторить прикосновению его глаз, извиваясь в округлом покачивании бедер (ругая себя за то, что верно делаю это как последняя шлюха) , и, стремительно вбирая в себя его молодость, его аромат, азарт, (слово, которое так жадно вписывается в зной, жару, жажду и неумолимо уходящее мое двадцати-икс-летие) я пройду мимо, чтобы поднявшись на другой этаж с трепетом юной девы обнаружить свое тело немного растрепанным, абсолютно растревоженным и до самых плеч разгаданным под тяжестью и силой его настойчивого взгляда.
А еще, а еще, а еще...
До чего ж я одинока в это пышное лето. А так хочется цвести, играть лепестками роз, пренебрегать советами и быть наперекор. И любить, любить, срывая маски и сжигая мосты, отдаваясь вся и, покрывая поцелуями его лицо, говорить о том, как он прекрасен.