Дисктока, спасибо за тексты. Задумалась.
Я конечно не психолог, но есть у меня страх, котрый возник, когда я отдала ребенка в садик.
Вроде умом понимаю, что ребенку нужно общество, общение, умение налаживать контакт, более интересное времяпровождение, чем дома. Но у меня в голове постоянно вертится боязнь того, что мой ребенок может упасть в саду, или поперхнуться мелким предметом. Еще дурацкий страх, что ребенка могут украсть из садика, ну мало ли, всяких людей полно. Отсюда может и есть какая-то агрессия. Но внешних ее проявлений я не вижу.
Замечу, что это привычка появилась у ребенка после того,как он пошел в сад. Раньше никогда не было такого.
Вот понимаю, что нельзя так переживать за безопасность ребенка... Если так рассуждать, и опасаться каждого кустика, то ребенка вообще не стоит ни в сад ни школу ни в институт отдавать )))))
В общем работаю над собой и своими беспокойствами.
Нельзя запрещать смерть»
Кирилл Кошкин, психиатр, сотрудник НИИ психиатрии
Я даже в страшном сне не могу представить себя на месте родителей, чей ребенок покончил с собой. Родители, которые сейчас хоронят своих детей, — они ни в чем не провинились. Уверен, если мы сделаем подробный семейный анализ, то вряд ли что-то обнаружим, кроме трагического стечения обстоятельств, куда входит этап развития ребенка, какое-то провоцирующее событие, отсутствие опыта, реакция страха…
Но я считаю, что человек имеет полное право покончить с собой. Моя работа с суицидентами подразумевает уважение к этому праву. Именно это позволяет остановить тяжелый механизм созависимости. Ведь чем больше я противодействую суициду, тем меньше у человека остается ресурса, чтобы делать это самому: если я беру на себя ответственность и начинаю его спасать, я изымаю у пациента кусок его психической деятельности и начинаю выполнять функцию протеза.
Реклама на сайте >
Знаменитый писатель и педагог Януш Корчак писал, что ребенок имеет право на свою собственную жизнь и на свою собственную смерть. И если это будет в голове у родителей, они по-другому будут относиться и к своему ребенку, и к его выбору. Отношения не должны строиться на запрете и пренебрежении: «Что значит “хочу — не хочу”?! Будешь делать, как я сказал!»
Ребенок может уйти в любой момент и имеет на это полное право. И если это себе уяснить, к нему уже невозможно не относиться как к личности — совсем другая картина отношений. Единственное, что можно сделать, — это создать условия, зацепки какие-то в этом мире, чтобы в нем хотелось остаться.
Все родители говорят детям: «Не делай этого, это опасно». Но потому-то дети это и делают — такова логика подростка. Большинство из них, если и пробуют играть со смертью, остаются живыми. Игра со смертью — это часть созревания. Это нормальный процесс: я пробую мир на прочность.
Суицидальные мысли, размышления о смерти, фантазии — этот процесс символизации смерти предельно важен. Многие сейчас говорят, что нужно
отслеживать страницы детей в «ВКонтакте», чтобы вовремя заметить опасность. Но что там, собственно, можно заметить? Размышления о смерти? А разве они являются предосудительными? Как раз это и есть попытка перевести смерть в символический ряд. И запрет таких фантазий — провокация дальнейших суицидов.
Обычно поется такая песня: «Об этом нельзя думать, нельзя спрашивать, нельзя рассматривать какие-то картинки, этого нельзя представлять». А я считаю, что об этом можно и нужно говорить. У нас есть запрет на тему смерти вообще. Родители не хотят сталкиваться с истерикой ребенка, его слезами. Попугай умер — ребенка отправили гулять, а потом купили другого. А в итоге нет этого опыта потери, нет понимания того, что, как бы ты ни плакал, попугая не вернуть.
Кирил Кошкин врач психиатр, психотерапевт. г Москва