Войти
Регистрация
0
Дмитрий Шостакович "Путевые заметки", "Советская музыка" (1949)
Опубликовал: FL1,
03 Сентябрь 2010
·
558 Просмотров
Д.Д. Шостакович. Путевые заметки (поездка советской делегации на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира, март 1949 года).
Цитата по: Д. Шостакович "Путевые заметки", "Советская музыка", 1949, No 5, стр. 15 - 22.
Союз композиторов СССР, Министерство культуры, Государственное Музыкальное издательство, 1949
"
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Д. Шостакович
15.
Рано утром 20 марта мы вылетели с Внуковского аэродрома, держа направление на Запад. В составе советской делегации на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира - писатели А. Фадеев и П. Павленко, кинорежиссеры С. Герасимов и М. Чиаурели, академик А. Опарин, научный сотрудник Академии наук И. Рожанский и я.
После кратковременной остановки в Калининграде наш самолет берет курс на Берлин. Проносимся над местами недавних боев, над полями и селениями, где четыре года назад бушевала война, где наша великая победоносная армия вела последние ожесточенные бои с гитлеровскими войсками, круша и опрокидывая германскую оборону на дальних подступах к Берлину. Четыре года назад на этих полях решалась судьба человечества – здесь героическая Красная Армия окончательно добила и уничтожила кровавый гитлеризм, грозивший жизни и культуре сотен миллионов людей.
Наш самолет снижается. Мы в Берлине. Вспоминаю свое посещение Берлина в 1927 году. Это было после Варшавского конкурса пианистов. Вместе с победителем этого конкурса Л. Н. Обориным я совершил тогда короткое путешествие из Варшавы в Берлин. Я не смог сегодня узнать ни одной улицы, ни одной площади. Город страшно разрушен, целые кварталы руин, длинные ряды развалившихся зданий, выжженные сады и парки. В ожидании самолета на Америку мы вынуждены были задержаться на три дня в Берлине. Наш прилет в Берлин совпал с днем празднования первой годовщины создания германского Общества культурного сближения с Советским Союзом. Наша делегация была приглашена в Дом советской культуры – великолепное здание в центре Берлина, где и состоялся этот торжественный вечер. Там присутствовали представители немецкой прогрессивной интеллигенции – ученые, писатели, музыканты, артисты. Наша делегация была встречена очень сердечно, было много горячих речей, дружеских тостов. Все это произвело на меня самое хорошее впечатление: это была действительно дружеская встреча.
Я плохо переношу путешествие по воздуху. Поэтому, неважно почувствовав себя, не смог досидеть до конца этого вечера и незаметно ушел в гостиницу. На следующее утро я пожалел об этом, так как присутствовавший на банкете известный немецкий революционный певец Эрнст Буш после окончания официальной части вечера разучил с гостями мою «Песню о встречном» и очень хорошо ее спел.
Примечание: Это предложение по тексту "За рубежом: сборник статей советских композиторов и музыковедов", Гос. музыкальное изд-во, 1953 - Всего страниц: 194: "На следующее утро я пожалел об этом, так как присутствовавшие на банкете, после окончания официальной части вечера, спели мою «Песню о встречном»." См. в блоге ранее Песня о встречном (1932): http://bb.ct.com.kz/...&showentry=7588 )
На второй день пребывания в Берлине наша делегация решила посетить какой-нибудь театр или концерт. К моему огорчению, в этот день не было концертов. Сотрудники Советской военной администрации посоветовали нам посмотреть оперетту «Орфей в аду» Оффенбаха в Театре комической оперы. Должен сказать, что мы получили очень большое удовольствие. Постановка, игра актеров, отличный хор и оркестр – всё это произвело на меня превосходное впечатление. Мне хочется здесь отметить очень интересную работу режиссера Вальтера Фельзенштейна и музыкального руководителя спектакля дирижера Лео Шпис, с которыми мы познакомились в антракте.
16.
Я – большой поклонник автора этой оперетты и признаюсь, что этот вечер мне доставил большое удовольствие. Это было, пожалуй, мое самое сильное и цельное музыкальное впечатление за всю поездку.
Хороший, содержательный вечер мы провели в клубе советских журналистов. На этом вечере А. Фадеев рассказал собравшимся о литературных делах, академик А. Опарин сделал сообщение о положении дел в области советской науки, я коротко рассказал о наших музыкальных событиях. Нам было задано много вопросов по поводу того, что делается в Москве и других городах СССР. В частности товарищи очень интересовались жизнью Союза советских композиторов, у меня спрашивали, над чем работают наши композиторы – Хачатурян, Хренников, Новиков и др. Как раз накануне я прочел в наших газетах, что Новиков написал ряд хоров на слова Пушкина. Это известие мне пригодилось для ответа на вопрос.
Как известно, Берлин разделен на четыре зоны – советскую, французскую, английскую и американскую. Наш отлет должен был состояться с американского аэродрома, на американском самолете по маршруту Берлин – Франкфурт-на-Майне – Ирландия – Нью-Йорк. Американская зона Берлина – преддверие той Америки, в которой нам предстояло побывать. Здесь и начались наши «американские впечатления».
Началось это еще с ночи. Я встаю обычно очень рано. Но на сей раз меня разбудил громкий стук в дверь. Не дожидаясь моего разрешения, в комнату врываются два джентельмена. Я пытаюсь протестовать, но! это ни к чему не приводит, джентельмены рассаживаются на чем попало, вытаскивают «вечные перья» и блокноты, и начинается «допрос». Однако я категорически отказался от беседы. Она так и не состоялась.
Не успели мы прибыть на аэродром, как нас окружила целая туча американских репортеров и фотографов. Это невероятно назойливые люди, не гнушающиеся никакими средствами для того, чтобы вырвать от вас хоть несколько слов для своей газеты. Такую же атаку мы выдержали на аэродроме в Франкфурте-на-Майне. Как только наш самолет опустился на землю, на нас набросились репортеры и фотографы. Мне предложили сказать несколько слов в микрофон, который держал один из репортеров. Я категорически отказался, заявив, что мне нечего сказать. Однако, как я узнал потом, этот наш короткий диалог и попал в эфир...
Должен сказать, что я совершенно не выношу этой фамильярности, когда к вам подходит незнакомый человек, больно хлопает вас по плечу и орет: «Hello, Shosty! Кого вы предпочитаете - блондинок или брюнеток?..». Однако это были только цветочки, ягодки оказались впереди, в Нью-Йорке.
Совсем иное впечатление мы получили от беседы с ирландскими журналистами, которые встретили наш самолет в Ирландии. Это было около трех часов ночи, Фадееву и мне были обращены несколько вопросов - вполне культурных, свидетельствующих о культурности вопрошающих. Их вежливое обращение и деликатность показались нам таким разительным контрастом по сравнению с нашими недавними американскими «собеседниками», что мы с Фадеевым, несмотря на крайнее утомление и поздний час, охотно им отвечали.
Еще какое-то количество часов полета - и мы в Нью-Йорке. На аэродроме нас ожидала целая толпа репортеров и фотографов. Повторилась уже знакомая сцена, но только в еще более грубой форме и более массовом масштабе. У нас иногда любят поговорить об американском «сервисе», об американской организованности и аккуратности. То, что происходило на аэродроме в момент нашего прибытия, полностью опровергает это представление. Трудно себе вообразить больший беспорядок, большую сутолоку и хаос, чем то, чему мы были свидетелями на нью-йоркском аэродроме.
Толпа репортеров зажала нас в свои тиски, не давая возможности ступить ни одного шага, мешая нам оформить документы и багаж. Несмотря на большое количество полицейских, по-видимому, бессильных нам помочь (а, возможно, и не очень стремившихся оттеснить от нас толпу), мы были буквально отданы на растерзание этим гангстерам журналистики.
Встретить советскую делегацию пришли и многие представители прогрессивной интеллигенции Нью-Йорка, а также товарищи
17.
из Советского посольства. Однако никому из них не удалось прорваться к нам сквозь разъяренное репортерское стадо. Они встретили нас уже потом, после того как схлынула толпа, и помогли нам привести в порядок себя и совершить необходимые формальности с багажом и паспортами.
Наконец, мы высвободились из этого ада. Нас усадили в машины и повезли, но не в Нью-Йорк, а куда-то за город, где мы и прожили все время. Это было нашим спасением, ибо в городе мы не имели бы ни минуты покоя от назойливых визитеров. Особенно радовался этому «сельскому уединению» я: отправившись в далекий путь не совсем здоровым, я плохо себя чувствовал после утомительного перелета через океан. Дача, на которой мы жили, принадлежит работникам советских учреждений в Нью-Йорке. Место живописное, тихое; здесь мы хорошо отдохнули. Но все-таки, должен сказать, зуд любопытства не давал мне покоя. Хотелось познакомиться с городом, послушать музыку. Я узнал, что в этот вечер в Нью-Йорке назначен симфонический концерт под управлением Леопольда Стоковского. Благодаря энергии наших друзей удалось получить ложу на этот концерт, происходивший в лучшем концертном зале Нью-Йорка – Карнеги-холл. Отправляясь в концерт, мы надеялись сохранить наше инкогнито. Не тут-то было! Не успели мы показаться в ложе, как в зале началось движение, шум. Очевидно, нас узнали. Программа первого отделения концерта была составлена из произведений современных композиторов. Первым номером исполнялась «Трагическая увертюра» молодого польского композитора Андрея <...>
18.
<...>
Вечером 25 марта в помещении отеля «Валдорф-Астория» открылся Конгресс в защиту мира. Мы с волнением и интересом ожидали это событие, отмечающее важный этап борьбы прогрессивного человечества за мир, против подготовки новой войны. Открытие было очень торжественным и действительно волнующим. На конгресс прибыли 2 823 делегата из 22 штатов. Среди них много видных деятелей литературы, искусства, просвещения, много крупных ученых во всех областях знания. Это люди различных политических убеждений, которых объединяет стремление защитить мир, пресечь преступные замыслы поджигателей войны. В работах конгресса приняли участие также представители науки и культуры ряда стран, в том числе СССР, Польши, Чехословакии, Англии, Кубы.
Ход подробно освещался на страницах печати, поэтому я не буду здесь рассказывать о его работе. Расскажу только некоторые свои впечатления о людях, об отдельных выступлениях. Народ на конгрессе был замечательный. Мы увидели и услышали представителей действительно прогрессивной интеллигенции Америки, борющейся за мир, за подлинную демократию, с огромной симпатией относящейся к Советскому Союзу. Это, между прочим, проявилось и в том, как была встречена на конгрессе советская делегация. Когда мы появились в зале, началась бурная овация. Мы шли гуськом, друг за другом. Председатель объявляет: «Глава советской делегации мистер Фадеев». Гром аплодисментов и свист, такой же, как на симфоническом концерте. Таким же парадом были представлены все члены нашей делегации и другие иностранные гости.
Очень горячо были приняты конгрессом выступления А. Фадеева и других наших делегатов. Выступления эти имели самый широкий отклик во всей стране.
На следующий день работа конгресса велась по секциям. Я должен был выступать на секции музыки, поэзии, живописи и хореографии. На заседании этой секции
19.
< Фото. Д. Фадеев и Д. Шостакович среди делегатов Конгресса (фото в оцифрованном виде отсутствует). >
присутствовало около восьми тысяч человек. Народу видимо-невидимо. Обстановка самая торжественная. Мое выступление было выслушано с большим вниманием, прерывалось смехом, аплодисментами. Слушали очень активно. После окончания моего сообщения мне было задано несколько вопросов. Два вопроса исходили от некоего Набокова – композитора-белоэмигранта, подвизающегося в качестве музыкального консультанта и комментатора в передачах «Голоса США». Поэтому нетрудно себе представить, каковы были эти вопросы: они носили явно провокационный характер и были подсказаны отнюдь не интересом к советской музыкальной культуре. Вопросы эти вызвали негодование у всех присутствующих, и мистер Набоков, очевидно, почувствовав себя весьма неловко, стушевался.
С очень хорошей, содержательной речью выступил американский композитор Аарон Копленд. Это интересный композитор среднего поколения, еще мечущийся в поисках своего стиля и языка, тем не менее, это действительно передовой и прогрессивный общественный деятель. В его речи содержалась убийственная критика американской «холодной войны».
Выступал также известный американский музыкальный критик Олин Даунс, говорили поэты, художники, скульптуры. Во всех речах доминировала одна тема, одна идея – спасти мир от новой войны, от страшной угрозы англо-американского империализма. Общее настроение делегатов – боевое, решительное. Мне думается, что присутствие советской делегации сыграло немалую роль в направленности работы конгресса. В частности чрезвычайно многозначительно и убедительно прозвучали два блестящих выступления А. Фадеева – одно на пленарном заседании секций, другое на митинге. Думается, что наша делегация с честью выполнила свой высокий долг и оправдала оказанное ей доверие.
20.
Ярко запечатлелась в моей памяти заключительная часть конгресса – грандиозный митинг 27 марта в «Медисон-сквер-гарден». Это огромное помещение на 25 000 мест, где обычно проходят спортивные состязания и матчи бокса. Здесь состоялся митинг, на котором опять было много волнующих выступлений. При появлении советской делегации в зале запели «Песню о встречном».
Очень интересными были выступления европейских делегатов, которым американское правительство отказало в разрешении на въезд в США. Записанные на пленку, эти речи передавались по радио через мощные усилители. Это произвело сильнейшее впечатление на всех присутствовавших в зале. А присутствовало там не менее 30 000 человек.
Мое музыкальное выступление было последним. Я очень волновался и не хотел играть. Я боялся своим выступлением в необычной обстановке нарушить настроение этого удачного политического митинга, проведенного с таким могучим подъемом. Я боялся нарушить то хорошее впечатление, которое было создано выступлениями советских делегатов. Но, к счастью, все обошлось хорошо. Несмотря на поздний час (я играл в половине первого ночи, после шестичасового митинга), несмотря на плохой рояль, я сыграл скерцо из 5-й симфонии довольно удачно, и мое выступление было принято очень горячо всеми участниками митинга.
Конгресс длился три дня. Утреннее, дневное и вечернее заседания. В перерывах и после заседаний - прессконференции, приемы, завтраки, обеды, банкеты. Таким образом, дни были заполнены до отказа. Спать мы ложились в 3-4 часа ночи, вставали – в 7 часов утра. Все это было довольно утомительно. Но хорошая, боевая атмосфера на конгрессе и сознание ответственности за возложенную на нас миссию помогали мне преодолевать усталость и плохое самочувствие. Понятно, что за эти три дня мы ничего, кроме конгресса, не видели, нигде не бывали и не смогли осмотреть достопримечательности Нью-Йорка. В дополнение ко всему меня еще была срочная работа: мне пришлось писать подробный ответ на 21 вопрос, предложенный мне музыкальным редактором газеты «Нью-Йорк Таймс» Олином Даунсом. Вопросы эти, составленные в благожелательном духе, относились главным образом к жизни и творчеству советской композиторской молодежи. Я немало потрудился над составлением ответов, и мой отчет о наших молодых композиторах был опубликован в «Нью-Йорк Таймс'е». Также мне пришлось написать ответы на вопросы прогрессивной кубинской газеты.
Следующий после окончания конгресса день, мы посвятили знакомству с Нью-Йорком. Конечно, за один день осмотреть такой огромный город нечего было и думать. Поэтому мое впечатление от него самое поверхностное и беглое. Город подавляет своей огромностью, шумом, горячечным темпом жизни. Люди мечутся, как угорелые, все куда-то спешат, толкаются, кричат. Архитектура зданий лишена всякого устремления к красоте и пропорциональности форм. Всё подчинено принципу конструктивизма и утилитарности. А если в городе и есть несколько красивых зданий, то их нельзя рассмотреть из-за страшной высоты этих строений. Нельзя найти удобную точку для их обозрения, разве только подняться на крышу какого-нибудь небоскреба повыше, - что мы и сделали. Пожалуй, самое сильное впечатление от Нью-Йорка – это вид на город с высоты 102 этажа Эмпайр-стейт-билдинг. Но еще ярче мне запомнился удивительно интересный звук, какой-то протяжный гул, весьма разнообразный по тембру, доносящийся на эту огромную высоту с улиц и площадей города.
Побродили мы по Бродвею. Больше всего запомнилась кричащая и безобразная реклама, которая буквально лезет вам в глаза. Причем нередко эта реклама носит самый грубый, почти порнографический характер. Вообще элемент порнографичности играет, по-видимому, весьма важную роль в американском бизнесе. Все, что подлежит сбыту, украшается яркими, кричащими обложками, обертками, наклейками, порою довольно «завлекательного» свойства. Это, очевидно, выгодный способ привлекать внимание покупателей. Даже образцы классической литературы, выпускаемые в конденсированном виде («Анна Каренина» на 100 страницах, «Нана» Золя на 50 страницах) издаются в обложках с изображением <...>
21.
Я хотел приобрести несколько пластинок с записью музыки Стравинского. Ни в одном граммофонном магазине на Бродвее продавцы не знали имени этого композитора и просили меня отыскать его в каталоге. Но джаз – эта область ими изучена досконально, во всех подробностях, вплоть до самых интимных сведений о личной жизни джазовых композиторов и исполнителей.
Вечером 28 марта мы побывали на очень хорошем концерте Juilliard String Quartet в Таймс-холле. Этот квартет, состоящий из молодых музыкантов, существует всего три года. Они посвятили два своих концерта квартетному творчеству Бела Бартока, который умер в Нью-Йорке в 1945 году, как мне рассказывали, буквально от недоедания, в страшной нужде.
В этот вечер исполнялись первый (1907), четвертый (1928) и шестой (1939) квартеты Бела Бартока. Мне не понравился четвертый квартет и очень понравился шестой. Это – отличное сочинение первоклассного мастера. Молодые квартетисты превосходно играли, и я остался очень доволен этим вечером.
У меня было несколько встреч с американскими музыкальными деятелями. Все они живо интересовались музыкальной жизнью Советского Союза, задавали мне много вопросов о наших композиторах, дирижерах, пианистах. Между прочим, было договорено об организации моей поездки по стране. Намечались мои концерты в Вашингтоне (камерный), симфонический концерт из моих произведений и при моем участии в Нью-Йорке и симфонический – в Бостоне.
Но... «человек предполагает, а государственный департамент располагает».
Закончив все дела и настроившись на приятный отдых, мы думали приступить к ознакомлению с американской культурой и жизнью. Но вместо этого получили послание Госдепартамента, в довольно изысканной форме предлагающее нам покинуть пределы США. Это послание получил наш посол тов. Панюшкин в Вашингтоне и протелефонировал нам в Нью-Йорк. Мы немедленно выехали в Вашингтон. Там нас ждало уже гораздо менее любезное письмо от Министерства юстиции, в котором говорилось: вам дается разумный срок для сбора: в случае если вы будете обнаружены после этого срока на территории США, то, дорогой сэр, мы будем вынуждены применить к вам иные меры воздействия... и т. д.
Нужно сказать, что это предложение вызвало бурю негодования в самых широких кругах американского народа. Думается, что Госдепартамент и Министерство юстиции сильно просчитались и получили в результате обратный эффект – усиление симпатий к советской делегации со стороны многих, ранее еще колебавшихся элементов.
Как бы там ни было, через три дня надо было уезжать. Эти три дня мы прожили в Вашингтоне. К моему большому сожалению, там не было ни одного концерта. Мы осмотрели город, гораздо более приятный, чем Нью-Йорк. Там есть красивые улицы и здания. Мне очень понравился памятник Линкольну. Сотрудники Советского посольства устроили для нас хороший вечер, показали нам свою музыкальную самодеятельность. У них неплохой хор, состоящий из 20 человек. Пели советские песни – «Гимн демократической молодежи мира» А. Новикова, «Песню о Сталине» М. Блантера и др. Сотрудница посольства, моя московская знакомая Л. А. Базыкина исполнила несколько романсов Чайковского.
Затем мы вернулись в Нью-Йорк. Здесь тоже была встреча с сотрудниками советских учреждений, находящихся в Нью-Йорке. После этого – поездка на аэродром, опять дикая давка, толпа репортеров, опять приходится силой пробиваться к самолету. Наконец, мы в воздухе. Летим. Госдепартамент может спать спокойно…
Добрались благополучно до Исландии, полетели дальше. Но вот девушка-стюардесса сообщает нам, что один из моторов выбыл из строя. Вернулись обратно и два дня, пока ремонтировался наш мотор, провели в Исландии. Так как до этого у нас не было повода посетить Исландию и вряд ли этот повод когда-нибудь еще представится, мы были довольны возможностью познакомиться с этой суровой, но интересной страной.
Затем благополучно долетели до Стокгольма. Там провели три дня, так как Хельсинки нас не принимал из-за плохой погоды. Стокгольм красивый и благоустроенный город. Мне опять не повезло: за дни нашего пребывания в Стокгольме не было ни одного концерта. Мы были на
22.
встрече с сотрудниками Советского посольства. На следующий день состоялся прием, на котором присутствовало много шведских композиторов. Я попал в довольно неловкое положение, когда меня спросили: «Кто ваш любимый шведский композитор?». Я хотел было назвать Свендсена, но потом вспомнил, что он норвежец. Пришлось честно признаться, что не знаком со шведской музыкой. На другой день я нашел в своем номере несколько пластинок произведений шведских композиторов, которые я с интересом прослушал. Шведские журналисты в массе своей выгодно отличаются от американских. Это – вежливые и вполне благовоспитанные люди. Так же как в Америке, Ирландии, Исландии, и здесь мне задавали много вопросов о нашей музыке, об отдельных композиторах. Спрашивали, над чем работает такой-то композитор, что пишет такой-то и т. д.
Эта поездка утвердила меня в мысли, что наша музыка играет важнейшую роль в музыкальной культуре земного шара. Я чувствовал себя представителем великой нации, такого действительно столичного центра мира, как Москва.
Наша группа повсюду вызывала большой интерес. Даже на улице, даже в случайном месте – в концерте, в музее – мы чувствовали себя в центре внимания. Сравнивая нашу толпу и толпу американскую, ясно ощущаешь неизмеримое превосходство советских людей, их несравненно более высокий культурный уровень, их подлинную интеллигентность, <...>
Разве у нас мыслимы такие типичные для Америки случаи, как, например, сценка на митинге в «Медисон-сквер-гарден»: незадолго до своего выступления я зашел в артистическую комнату, где хотел немного отдохнуть и собраться с силами. Там мы сидели с несколькими товарищами из нашей делегации.
Вдруг, слышу, какая-то дама взывает: «Ради бога, пропустите меня к господину Шостаковичу!» Ее не сразу пустили. Наконец, она врывается в комнату, подходит ко мне, жмет мне руку и говорит: «Я так мечтала с вами познакомиться, вы очень похожи на моего кузена!»
Тут я подумал, - стоило ли так добиваться встречи со мной только для того, чтобы сообщить мне это обстоятельство?
Но моя новая знакомая продолжала: «Но он, к сожалению, совсем не такой, как вы. У него нет духовных запросов. У него в мыслях только одно – как бы побольше заработать…»
И, уже уходя, она сказала: «Есть очень много хороших американцев, которые хоронят свои лучшие человеческие качества в этой погоне за долларом, вот как же, как мой похожий на вас кузен».
И действительно, думал я, перечитывая потом замечательный рассказ Горького «Город Желтого дьявола». Нью-Йорк – это город желтого дьявола. Люди там охвачены одной целью – заработать, нажиться, обмануть, продать, сорвать куш… Бизнес, доллар – царит надо всем. Отсюда мораль: копи, копи, копи, делай доллары, из одного – три, из трех – девять, из десяти – сто, из ста – тысячу, и ты будешь счастлив, тебе не надо будет трудиться. Сиди и наслаждайся в своем собственном домике…
Эта мещанская мораль очень глубоко проникла в сознание миллионов американцев. Она подчас отравляет сознание даже людей прогрессивных, стремящихся к чему-то лучшему.
У нас жизнь заполнена работой, у нас тоже все торопятся делать, производить, создавать. Но какая разница между нами и ими! Словами даже этого не передашь, но больше сердцем ощущаешь эту разницу между советским человеком и американцем, между Москвой и Нью-Йорком, между великой страной социализма и миром «долларовой демократии».
Как я горжусь тем, что являюсь гражданином Советского Союза – могучего оплота и защитника мира и культуры!
"
--------------------------------------------------------------------------------
Дополнение:
Цитата по http://live.shostako...icle/year-1949/ :
"
Сергей Герасимов (режиссер):
«Появление Д. Шостаковича в Америке, конечно, было сенсацией и вокруг него происходило нечто невообразимое. Будучи человеком застенчивым, очень не любя всякий шум и истерию, он всячески избегал подобных встреч, быстро садился в автомобиль, чтобы как можно скорее уехать. Я помню, как мы шли к автомобилям от аэровокзала, – рядом с ним бежал какой-то человек и кричал ему: «Шости, Шости, обернись на минуту, я тебя сниму, тебе ничего не стоит, мне – 50 долларов». Они успели назвать его «Шости».
Мы выступали в «Карнеги-холл», где собралось двадцать пять тысяч зрителей. <...> Получилось довольно решительное выступление советской делегации. Через три дня выполнявший обязанности государственного секретаря прислал нам всем персональные уведомления, что наше пребывание в Америке закончено и что нам надо отправиться домой в «благоразумный срок», как там было сказано.
А было уже назначено выступление Д. Шостаковича по ту сторону Гудзона – город Нью-Арк, столица штата Нью-Джерси. Там, в огромном зале, вмещающем тысячи слушателей, должен был состояться концерт. Концерт не состоялся. По этому поводу была сделана демонстрация собравшихся там любителей музыки, а зал был набит до отказа. На фортепиано, на место, где должен был сидеть Шостакович, направили множество прожекторов, фортепиано было открыто, все встали. Была долгая пауза – так американцы отдали честь великому композитору, которому их администрация не позволила выступить с концертом».
(Из интервью, взятого О. Дворниченко).
"
А.А. Фадеев выступает на Конгрессе деятелей науки и культуры США. Фото 1949.
А.А. Фадеев среди деятелей советского искусства. Слева направо: композитор Д. Шостакович, кинорежиссер С. Герасимов, А. Фадеев, актриса Т. Макарова, кинорежиссер Вс. Пудовкин. Фото 1949.
А.А. Фадеев и композитор Д. Шостакович. Фото 1950-х.
Источник: http://www.a4format....t=212&author=64
Цитата по: Д. Шостакович "Путевые заметки", "Советская музыка", 1949, No 5, стр. 15 - 22.
Союз композиторов СССР, Министерство культуры, Государственное Музыкальное издательство, 1949
"
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Д. Шостакович
15.
Рано утром 20 марта мы вылетели с Внуковского аэродрома, держа направление на Запад. В составе советской делегации на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира - писатели А. Фадеев и П. Павленко, кинорежиссеры С. Герасимов и М. Чиаурели, академик А. Опарин, научный сотрудник Академии наук И. Рожанский и я.
После кратковременной остановки в Калининграде наш самолет берет курс на Берлин. Проносимся над местами недавних боев, над полями и селениями, где четыре года назад бушевала война, где наша великая победоносная армия вела последние ожесточенные бои с гитлеровскими войсками, круша и опрокидывая германскую оборону на дальних подступах к Берлину. Четыре года назад на этих полях решалась судьба человечества – здесь героическая Красная Армия окончательно добила и уничтожила кровавый гитлеризм, грозивший жизни и культуре сотен миллионов людей.
Наш самолет снижается. Мы в Берлине. Вспоминаю свое посещение Берлина в 1927 году. Это было после Варшавского конкурса пианистов. Вместе с победителем этого конкурса Л. Н. Обориным я совершил тогда короткое путешествие из Варшавы в Берлин. Я не смог сегодня узнать ни одной улицы, ни одной площади. Город страшно разрушен, целые кварталы руин, длинные ряды развалившихся зданий, выжженные сады и парки. В ожидании самолета на Америку мы вынуждены были задержаться на три дня в Берлине. Наш прилет в Берлин совпал с днем празднования первой годовщины создания германского Общества культурного сближения с Советским Союзом. Наша делегация была приглашена в Дом советской культуры – великолепное здание в центре Берлина, где и состоялся этот торжественный вечер. Там присутствовали представители немецкой прогрессивной интеллигенции – ученые, писатели, музыканты, артисты. Наша делегация была встречена очень сердечно, было много горячих речей, дружеских тостов. Все это произвело на меня самое хорошее впечатление: это была действительно дружеская встреча.
Я плохо переношу путешествие по воздуху. Поэтому, неважно почувствовав себя, не смог досидеть до конца этого вечера и незаметно ушел в гостиницу. На следующее утро я пожалел об этом, так как присутствовавший на банкете известный немецкий революционный певец Эрнст Буш после окончания официальной части вечера разучил с гостями мою «Песню о встречном» и очень хорошо ее спел.
Примечание: Это предложение по тексту "За рубежом: сборник статей советских композиторов и музыковедов", Гос. музыкальное изд-во, 1953 - Всего страниц: 194: "На следующее утро я пожалел об этом, так как присутствовавшие на банкете, после окончания официальной части вечера, спели мою «Песню о встречном»." См. в блоге ранее Песня о встречном (1932): http://bb.ct.com.kz/...&showentry=7588 )
На второй день пребывания в Берлине наша делегация решила посетить какой-нибудь театр или концерт. К моему огорчению, в этот день не было концертов. Сотрудники Советской военной администрации посоветовали нам посмотреть оперетту «Орфей в аду» Оффенбаха в Театре комической оперы. Должен сказать, что мы получили очень большое удовольствие. Постановка, игра актеров, отличный хор и оркестр – всё это произвело на меня превосходное впечатление. Мне хочется здесь отметить очень интересную работу режиссера Вальтера Фельзенштейна и музыкального руководителя спектакля дирижера Лео Шпис, с которыми мы познакомились в антракте.
16.
Я – большой поклонник автора этой оперетты и признаюсь, что этот вечер мне доставил большое удовольствие. Это было, пожалуй, мое самое сильное и цельное музыкальное впечатление за всю поездку.
Хороший, содержательный вечер мы провели в клубе советских журналистов. На этом вечере А. Фадеев рассказал собравшимся о литературных делах, академик А. Опарин сделал сообщение о положении дел в области советской науки, я коротко рассказал о наших музыкальных событиях. Нам было задано много вопросов по поводу того, что делается в Москве и других городах СССР. В частности товарищи очень интересовались жизнью Союза советских композиторов, у меня спрашивали, над чем работают наши композиторы – Хачатурян, Хренников, Новиков и др. Как раз накануне я прочел в наших газетах, что Новиков написал ряд хоров на слова Пушкина. Это известие мне пригодилось для ответа на вопрос.
Как известно, Берлин разделен на четыре зоны – советскую, французскую, английскую и американскую. Наш отлет должен был состояться с американского аэродрома, на американском самолете по маршруту Берлин – Франкфурт-на-Майне – Ирландия – Нью-Йорк. Американская зона Берлина – преддверие той Америки, в которой нам предстояло побывать. Здесь и начались наши «американские впечатления».
Началось это еще с ночи. Я встаю обычно очень рано. Но на сей раз меня разбудил громкий стук в дверь. Не дожидаясь моего разрешения, в комнату врываются два джентельмена. Я пытаюсь протестовать, но! это ни к чему не приводит, джентельмены рассаживаются на чем попало, вытаскивают «вечные перья» и блокноты, и начинается «допрос». Однако я категорически отказался от беседы. Она так и не состоялась.
Не успели мы прибыть на аэродром, как нас окружила целая туча американских репортеров и фотографов. Это невероятно назойливые люди, не гнушающиеся никакими средствами для того, чтобы вырвать от вас хоть несколько слов для своей газеты. Такую же атаку мы выдержали на аэродроме в Франкфурте-на-Майне. Как только наш самолет опустился на землю, на нас набросились репортеры и фотографы. Мне предложили сказать несколько слов в микрофон, который держал один из репортеров. Я категорически отказался, заявив, что мне нечего сказать. Однако, как я узнал потом, этот наш короткий диалог и попал в эфир...
Должен сказать, что я совершенно не выношу этой фамильярности, когда к вам подходит незнакомый человек, больно хлопает вас по плечу и орет: «Hello, Shosty! Кого вы предпочитаете - блондинок или брюнеток?..». Однако это были только цветочки, ягодки оказались впереди, в Нью-Йорке.
Совсем иное впечатление мы получили от беседы с ирландскими журналистами, которые встретили наш самолет в Ирландии. Это было около трех часов ночи, Фадееву и мне были обращены несколько вопросов - вполне культурных, свидетельствующих о культурности вопрошающих. Их вежливое обращение и деликатность показались нам таким разительным контрастом по сравнению с нашими недавними американскими «собеседниками», что мы с Фадеевым, несмотря на крайнее утомление и поздний час, охотно им отвечали.
Еще какое-то количество часов полета - и мы в Нью-Йорке. На аэродроме нас ожидала целая толпа репортеров и фотографов. Повторилась уже знакомая сцена, но только в еще более грубой форме и более массовом масштабе. У нас иногда любят поговорить об американском «сервисе», об американской организованности и аккуратности. То, что происходило на аэродроме в момент нашего прибытия, полностью опровергает это представление. Трудно себе вообразить больший беспорядок, большую сутолоку и хаос, чем то, чему мы были свидетелями на нью-йоркском аэродроме.
Толпа репортеров зажала нас в свои тиски, не давая возможности ступить ни одного шага, мешая нам оформить документы и багаж. Несмотря на большое количество полицейских, по-видимому, бессильных нам помочь (а, возможно, и не очень стремившихся оттеснить от нас толпу), мы были буквально отданы на растерзание этим гангстерам журналистики.
Встретить советскую делегацию пришли и многие представители прогрессивной интеллигенции Нью-Йорка, а также товарищи
17.
из Советского посольства. Однако никому из них не удалось прорваться к нам сквозь разъяренное репортерское стадо. Они встретили нас уже потом, после того как схлынула толпа, и помогли нам привести в порядок себя и совершить необходимые формальности с багажом и паспортами.
Наконец, мы высвободились из этого ада. Нас усадили в машины и повезли, но не в Нью-Йорк, а куда-то за город, где мы и прожили все время. Это было нашим спасением, ибо в городе мы не имели бы ни минуты покоя от назойливых визитеров. Особенно радовался этому «сельскому уединению» я: отправившись в далекий путь не совсем здоровым, я плохо себя чувствовал после утомительного перелета через океан. Дача, на которой мы жили, принадлежит работникам советских учреждений в Нью-Йорке. Место живописное, тихое; здесь мы хорошо отдохнули. Но все-таки, должен сказать, зуд любопытства не давал мне покоя. Хотелось познакомиться с городом, послушать музыку. Я узнал, что в этот вечер в Нью-Йорке назначен симфонический концерт под управлением Леопольда Стоковского. Благодаря энергии наших друзей удалось получить ложу на этот концерт, происходивший в лучшем концертном зале Нью-Йорка – Карнеги-холл. Отправляясь в концерт, мы надеялись сохранить наше инкогнито. Не тут-то было! Не успели мы показаться в ложе, как в зале началось движение, шум. Очевидно, нас узнали. Программа первого отделения концерта была составлена из произведений современных композиторов. Первым номером исполнялась «Трагическая увертюра» молодого польского композитора Андрея <...>
18.
<...>
Вечером 25 марта в помещении отеля «Валдорф-Астория» открылся Конгресс в защиту мира. Мы с волнением и интересом ожидали это событие, отмечающее важный этап борьбы прогрессивного человечества за мир, против подготовки новой войны. Открытие было очень торжественным и действительно волнующим. На конгресс прибыли 2 823 делегата из 22 штатов. Среди них много видных деятелей литературы, искусства, просвещения, много крупных ученых во всех областях знания. Это люди различных политических убеждений, которых объединяет стремление защитить мир, пресечь преступные замыслы поджигателей войны. В работах конгресса приняли участие также представители науки и культуры ряда стран, в том числе СССР, Польши, Чехословакии, Англии, Кубы.
Ход подробно освещался на страницах печати, поэтому я не буду здесь рассказывать о его работе. Расскажу только некоторые свои впечатления о людях, об отдельных выступлениях. Народ на конгрессе был замечательный. Мы увидели и услышали представителей действительно прогрессивной интеллигенции Америки, борющейся за мир, за подлинную демократию, с огромной симпатией относящейся к Советскому Союзу. Это, между прочим, проявилось и в том, как была встречена на конгрессе советская делегация. Когда мы появились в зале, началась бурная овация. Мы шли гуськом, друг за другом. Председатель объявляет: «Глава советской делегации мистер Фадеев». Гром аплодисментов и свист, такой же, как на симфоническом концерте. Таким же парадом были представлены все члены нашей делегации и другие иностранные гости.
Очень горячо были приняты конгрессом выступления А. Фадеева и других наших делегатов. Выступления эти имели самый широкий отклик во всей стране.
На следующий день работа конгресса велась по секциям. Я должен был выступать на секции музыки, поэзии, живописи и хореографии. На заседании этой секции
19.
< Фото. Д. Фадеев и Д. Шостакович среди делегатов Конгресса (фото в оцифрованном виде отсутствует). >
присутствовало около восьми тысяч человек. Народу видимо-невидимо. Обстановка самая торжественная. Мое выступление было выслушано с большим вниманием, прерывалось смехом, аплодисментами. Слушали очень активно. После окончания моего сообщения мне было задано несколько вопросов. Два вопроса исходили от некоего Набокова – композитора-белоэмигранта, подвизающегося в качестве музыкального консультанта и комментатора в передачах «Голоса США». Поэтому нетрудно себе представить, каковы были эти вопросы: они носили явно провокационный характер и были подсказаны отнюдь не интересом к советской музыкальной культуре. Вопросы эти вызвали негодование у всех присутствующих, и мистер Набоков, очевидно, почувствовав себя весьма неловко, стушевался.
С очень хорошей, содержательной речью выступил американский композитор Аарон Копленд. Это интересный композитор среднего поколения, еще мечущийся в поисках своего стиля и языка, тем не менее, это действительно передовой и прогрессивный общественный деятель. В его речи содержалась убийственная критика американской «холодной войны».
Выступал также известный американский музыкальный критик Олин Даунс, говорили поэты, художники, скульптуры. Во всех речах доминировала одна тема, одна идея – спасти мир от новой войны, от страшной угрозы англо-американского империализма. Общее настроение делегатов – боевое, решительное. Мне думается, что присутствие советской делегации сыграло немалую роль в направленности работы конгресса. В частности чрезвычайно многозначительно и убедительно прозвучали два блестящих выступления А. Фадеева – одно на пленарном заседании секций, другое на митинге. Думается, что наша делегация с честью выполнила свой высокий долг и оправдала оказанное ей доверие.
20.
Ярко запечатлелась в моей памяти заключительная часть конгресса – грандиозный митинг 27 марта в «Медисон-сквер-гарден». Это огромное помещение на 25 000 мест, где обычно проходят спортивные состязания и матчи бокса. Здесь состоялся митинг, на котором опять было много волнующих выступлений. При появлении советской делегации в зале запели «Песню о встречном».
Очень интересными были выступления европейских делегатов, которым американское правительство отказало в разрешении на въезд в США. Записанные на пленку, эти речи передавались по радио через мощные усилители. Это произвело сильнейшее впечатление на всех присутствовавших в зале. А присутствовало там не менее 30 000 человек.
Мое музыкальное выступление было последним. Я очень волновался и не хотел играть. Я боялся своим выступлением в необычной обстановке нарушить настроение этого удачного политического митинга, проведенного с таким могучим подъемом. Я боялся нарушить то хорошее впечатление, которое было создано выступлениями советских делегатов. Но, к счастью, все обошлось хорошо. Несмотря на поздний час (я играл в половине первого ночи, после шестичасового митинга), несмотря на плохой рояль, я сыграл скерцо из 5-й симфонии довольно удачно, и мое выступление было принято очень горячо всеми участниками митинга.
Конгресс длился три дня. Утреннее, дневное и вечернее заседания. В перерывах и после заседаний - прессконференции, приемы, завтраки, обеды, банкеты. Таким образом, дни были заполнены до отказа. Спать мы ложились в 3-4 часа ночи, вставали – в 7 часов утра. Все это было довольно утомительно. Но хорошая, боевая атмосфера на конгрессе и сознание ответственности за возложенную на нас миссию помогали мне преодолевать усталость и плохое самочувствие. Понятно, что за эти три дня мы ничего, кроме конгресса, не видели, нигде не бывали и не смогли осмотреть достопримечательности Нью-Йорка. В дополнение ко всему меня еще была срочная работа: мне пришлось писать подробный ответ на 21 вопрос, предложенный мне музыкальным редактором газеты «Нью-Йорк Таймс» Олином Даунсом. Вопросы эти, составленные в благожелательном духе, относились главным образом к жизни и творчеству советской композиторской молодежи. Я немало потрудился над составлением ответов, и мой отчет о наших молодых композиторах был опубликован в «Нью-Йорк Таймс'е». Также мне пришлось написать ответы на вопросы прогрессивной кубинской газеты.
Следующий после окончания конгресса день, мы посвятили знакомству с Нью-Йорком. Конечно, за один день осмотреть такой огромный город нечего было и думать. Поэтому мое впечатление от него самое поверхностное и беглое. Город подавляет своей огромностью, шумом, горячечным темпом жизни. Люди мечутся, как угорелые, все куда-то спешат, толкаются, кричат. Архитектура зданий лишена всякого устремления к красоте и пропорциональности форм. Всё подчинено принципу конструктивизма и утилитарности. А если в городе и есть несколько красивых зданий, то их нельзя рассмотреть из-за страшной высоты этих строений. Нельзя найти удобную точку для их обозрения, разве только подняться на крышу какого-нибудь небоскреба повыше, - что мы и сделали. Пожалуй, самое сильное впечатление от Нью-Йорка – это вид на город с высоты 102 этажа Эмпайр-стейт-билдинг. Но еще ярче мне запомнился удивительно интересный звук, какой-то протяжный гул, весьма разнообразный по тембру, доносящийся на эту огромную высоту с улиц и площадей города.
Побродили мы по Бродвею. Больше всего запомнилась кричащая и безобразная реклама, которая буквально лезет вам в глаза. Причем нередко эта реклама носит самый грубый, почти порнографический характер. Вообще элемент порнографичности играет, по-видимому, весьма важную роль в американском бизнесе. Все, что подлежит сбыту, украшается яркими, кричащими обложками, обертками, наклейками, порою довольно «завлекательного» свойства. Это, очевидно, выгодный способ привлекать внимание покупателей. Даже образцы классической литературы, выпускаемые в конденсированном виде («Анна Каренина» на 100 страницах, «Нана» Золя на 50 страницах) издаются в обложках с изображением <...>
21.
Я хотел приобрести несколько пластинок с записью музыки Стравинского. Ни в одном граммофонном магазине на Бродвее продавцы не знали имени этого композитора и просили меня отыскать его в каталоге. Но джаз – эта область ими изучена досконально, во всех подробностях, вплоть до самых интимных сведений о личной жизни джазовых композиторов и исполнителей.
Вечером 28 марта мы побывали на очень хорошем концерте Juilliard String Quartet в Таймс-холле. Этот квартет, состоящий из молодых музыкантов, существует всего три года. Они посвятили два своих концерта квартетному творчеству Бела Бартока, который умер в Нью-Йорке в 1945 году, как мне рассказывали, буквально от недоедания, в страшной нужде.
В этот вечер исполнялись первый (1907), четвертый (1928) и шестой (1939) квартеты Бела Бартока. Мне не понравился четвертый квартет и очень понравился шестой. Это – отличное сочинение первоклассного мастера. Молодые квартетисты превосходно играли, и я остался очень доволен этим вечером.
У меня было несколько встреч с американскими музыкальными деятелями. Все они живо интересовались музыкальной жизнью Советского Союза, задавали мне много вопросов о наших композиторах, дирижерах, пианистах. Между прочим, было договорено об организации моей поездки по стране. Намечались мои концерты в Вашингтоне (камерный), симфонический концерт из моих произведений и при моем участии в Нью-Йорке и симфонический – в Бостоне.
Но... «человек предполагает, а государственный департамент располагает».
Закончив все дела и настроившись на приятный отдых, мы думали приступить к ознакомлению с американской культурой и жизнью. Но вместо этого получили послание Госдепартамента, в довольно изысканной форме предлагающее нам покинуть пределы США. Это послание получил наш посол тов. Панюшкин в Вашингтоне и протелефонировал нам в Нью-Йорк. Мы немедленно выехали в Вашингтон. Там нас ждало уже гораздо менее любезное письмо от Министерства юстиции, в котором говорилось: вам дается разумный срок для сбора: в случае если вы будете обнаружены после этого срока на территории США, то, дорогой сэр, мы будем вынуждены применить к вам иные меры воздействия... и т. д.
Нужно сказать, что это предложение вызвало бурю негодования в самых широких кругах американского народа. Думается, что Госдепартамент и Министерство юстиции сильно просчитались и получили в результате обратный эффект – усиление симпатий к советской делегации со стороны многих, ранее еще колебавшихся элементов.
Как бы там ни было, через три дня надо было уезжать. Эти три дня мы прожили в Вашингтоне. К моему большому сожалению, там не было ни одного концерта. Мы осмотрели город, гораздо более приятный, чем Нью-Йорк. Там есть красивые улицы и здания. Мне очень понравился памятник Линкольну. Сотрудники Советского посольства устроили для нас хороший вечер, показали нам свою музыкальную самодеятельность. У них неплохой хор, состоящий из 20 человек. Пели советские песни – «Гимн демократической молодежи мира» А. Новикова, «Песню о Сталине» М. Блантера и др. Сотрудница посольства, моя московская знакомая Л. А. Базыкина исполнила несколько романсов Чайковского.
Затем мы вернулись в Нью-Йорк. Здесь тоже была встреча с сотрудниками советских учреждений, находящихся в Нью-Йорке. После этого – поездка на аэродром, опять дикая давка, толпа репортеров, опять приходится силой пробиваться к самолету. Наконец, мы в воздухе. Летим. Госдепартамент может спать спокойно…
Добрались благополучно до Исландии, полетели дальше. Но вот девушка-стюардесса сообщает нам, что один из моторов выбыл из строя. Вернулись обратно и два дня, пока ремонтировался наш мотор, провели в Исландии. Так как до этого у нас не было повода посетить Исландию и вряд ли этот повод когда-нибудь еще представится, мы были довольны возможностью познакомиться с этой суровой, но интересной страной.
Затем благополучно долетели до Стокгольма. Там провели три дня, так как Хельсинки нас не принимал из-за плохой погоды. Стокгольм красивый и благоустроенный город. Мне опять не повезло: за дни нашего пребывания в Стокгольме не было ни одного концерта. Мы были на
22.
встрече с сотрудниками Советского посольства. На следующий день состоялся прием, на котором присутствовало много шведских композиторов. Я попал в довольно неловкое положение, когда меня спросили: «Кто ваш любимый шведский композитор?». Я хотел было назвать Свендсена, но потом вспомнил, что он норвежец. Пришлось честно признаться, что не знаком со шведской музыкой. На другой день я нашел в своем номере несколько пластинок произведений шведских композиторов, которые я с интересом прослушал. Шведские журналисты в массе своей выгодно отличаются от американских. Это – вежливые и вполне благовоспитанные люди. Так же как в Америке, Ирландии, Исландии, и здесь мне задавали много вопросов о нашей музыке, об отдельных композиторах. Спрашивали, над чем работает такой-то композитор, что пишет такой-то и т. д.
Эта поездка утвердила меня в мысли, что наша музыка играет важнейшую роль в музыкальной культуре земного шара. Я чувствовал себя представителем великой нации, такого действительно столичного центра мира, как Москва.
Наша группа повсюду вызывала большой интерес. Даже на улице, даже в случайном месте – в концерте, в музее – мы чувствовали себя в центре внимания. Сравнивая нашу толпу и толпу американскую, ясно ощущаешь неизмеримое превосходство советских людей, их несравненно более высокий культурный уровень, их подлинную интеллигентность, <...>
Разве у нас мыслимы такие типичные для Америки случаи, как, например, сценка на митинге в «Медисон-сквер-гарден»: незадолго до своего выступления я зашел в артистическую комнату, где хотел немного отдохнуть и собраться с силами. Там мы сидели с несколькими товарищами из нашей делегации.
Вдруг, слышу, какая-то дама взывает: «Ради бога, пропустите меня к господину Шостаковичу!» Ее не сразу пустили. Наконец, она врывается в комнату, подходит ко мне, жмет мне руку и говорит: «Я так мечтала с вами познакомиться, вы очень похожи на моего кузена!»
Тут я подумал, - стоило ли так добиваться встречи со мной только для того, чтобы сообщить мне это обстоятельство?
Но моя новая знакомая продолжала: «Но он, к сожалению, совсем не такой, как вы. У него нет духовных запросов. У него в мыслях только одно – как бы побольше заработать…»
И, уже уходя, она сказала: «Есть очень много хороших американцев, которые хоронят свои лучшие человеческие качества в этой погоне за долларом, вот как же, как мой похожий на вас кузен».
И действительно, думал я, перечитывая потом замечательный рассказ Горького «Город Желтого дьявола». Нью-Йорк – это город желтого дьявола. Люди там охвачены одной целью – заработать, нажиться, обмануть, продать, сорвать куш… Бизнес, доллар – царит надо всем. Отсюда мораль: копи, копи, копи, делай доллары, из одного – три, из трех – девять, из десяти – сто, из ста – тысячу, и ты будешь счастлив, тебе не надо будет трудиться. Сиди и наслаждайся в своем собственном домике…
Эта мещанская мораль очень глубоко проникла в сознание миллионов американцев. Она подчас отравляет сознание даже людей прогрессивных, стремящихся к чему-то лучшему.
У нас жизнь заполнена работой, у нас тоже все торопятся делать, производить, создавать. Но какая разница между нами и ими! Словами даже этого не передашь, но больше сердцем ощущаешь эту разницу между советским человеком и американцем, между Москвой и Нью-Йорком, между великой страной социализма и миром «долларовой демократии».
Как я горжусь тем, что являюсь гражданином Советского Союза – могучего оплота и защитника мира и культуры!
"
--------------------------------------------------------------------------------
Дополнение:
Цитата по http://live.shostako...icle/year-1949/ :
"
Сергей Герасимов (режиссер):
«Появление Д. Шостаковича в Америке, конечно, было сенсацией и вокруг него происходило нечто невообразимое. Будучи человеком застенчивым, очень не любя всякий шум и истерию, он всячески избегал подобных встреч, быстро садился в автомобиль, чтобы как можно скорее уехать. Я помню, как мы шли к автомобилям от аэровокзала, – рядом с ним бежал какой-то человек и кричал ему: «Шости, Шости, обернись на минуту, я тебя сниму, тебе ничего не стоит, мне – 50 долларов». Они успели назвать его «Шости».
Мы выступали в «Карнеги-холл», где собралось двадцать пять тысяч зрителей. <...> Получилось довольно решительное выступление советской делегации. Через три дня выполнявший обязанности государственного секретаря прислал нам всем персональные уведомления, что наше пребывание в Америке закончено и что нам надо отправиться домой в «благоразумный срок», как там было сказано.
А было уже назначено выступление Д. Шостаковича по ту сторону Гудзона – город Нью-Арк, столица штата Нью-Джерси. Там, в огромном зале, вмещающем тысячи слушателей, должен был состояться концерт. Концерт не состоялся. По этому поводу была сделана демонстрация собравшихся там любителей музыки, а зал был набит до отказа. На фортепиано, на место, где должен был сидеть Шостакович, направили множество прожекторов, фортепиано было открыто, все встали. Была долгая пауза – так американцы отдали честь великому композитору, которому их администрация не позволила выступить с концертом».
(Из интервью, взятого О. Дворниченко).
"
А.А. Фадеев выступает на Конгрессе деятелей науки и культуры США. Фото 1949.
А.А. Фадеев среди деятелей советского искусства. Слева направо: композитор Д. Шостакович, кинорежиссер С. Герасимов, А. Фадеев, актриса Т. Макарова, кинорежиссер Вс. Пудовкин. Фото 1949.
А.А. Фадеев и композитор Д. Шостакович. Фото 1950-х.
Источник: http://www.a4format....t=212&author=64
