В теме одно сообщение

[OldHroft]

Наткнулся в сети на августовскую новость о том, что питерский чиновник или депутат - не суть, - предлагает сделать срочную военную службу обязательной для женщин, не родивших до 23 лет.
Как вы считаете, стоит ли оно того?
Или например вариант с "матеркоматами" (военкоматами, но не с военной, а материнской службой)...
Или равноправие включает возможность женщине не рожать и не служить? Вопрос специалистам по феминизму и равноправию.


Отрывок из некоего рассказа для острастки:
"Машу поймали на выходе с эскалатора. Толстая баба в зимней полицейской форме прокуренным голосом окрикнула ее, подбежала и схватила за руку. Облава. Их всегда устраивают под конец призыва, чтобы выполнить план. У стены уже стоял десяток девушек с потерянным видом, а теперь к ним присоединилась и Маша. Баба сдала ее усатому капитану и ушла за новой жертвой.
— Ваши документы, девушка.
Маша протянула капитану паспорт. Усатый быстро пролистал его, задержавшись на странице с регистрацией, и сунул документ во внутренний карман.
— Материнский билет, — буркнул он.
Маша вздохнула:
— У меня нет, только приписное, вот.
Капитан сунул в карман и его, даже не открыв.
— Так… Уклоняемся значит? Женский долг кто будет исполнять? Пушкин? Задерживаю вас до выяснения.

Девушки простояли у стены час. За это время баба отловила еще десятерых. Всех пойманных вывели из вестибюля метро, посадили в подогнанный к выходу старенький ПАЗик и повезли в матеркомат. Там девушек посадили в маленькую комнату и стали выяснять, есть ли у кого–то отсрочки от призыва. После произведенных запросов в учебные заведения выяснилось, что двоих задержанных можно отпустить, и они радостные убежали домой. У Маши отсрочки не было, она провалила ЕГЭ, а теперь усиленно готовилась к пересдаче.

Вошел все тот же усатый капитан, выдал каждой ее личное дело и объявил:
— Сейчас вы будете проходить медосмотр. Всем раздеться до трусов и по порядку двигаться по врачебным кабинетам.
Было холодно и страшно. Несколько девушек отказывались снять с себя бюстгалтер.
— Я же женщина! Я не могу голой ходить, — жалобно прошептала Маша.
Капитан гаркнул: –Пока не родила — не женщина. Быстро раздеться!
Девушки подчинились.
— Так, — продолжил военный. — Все вещи оставите здесь, комнату я запру. Шагом марш на осмотр!

В коридоре было еще хуже. Во–первых — холодней, во–вторых — там постоянно шастали мужчины, как работники матеркомата, так и отцы будущих матерей. Прикрыв грудь руками, Маша вошла в первый кабинет…

На протяжении часа ее щупали, трогали, как утку на рынке, выясняя степень ее свежести. То просили нагнуться, то подпрыгнуть, то поднять руки, то поднять ноги. На жалобы внимания не обращали, ставили в личное дело печати "Годна". Было противно. Особенно в кабинете гинеколога, поскольку его обязанности исполнял молодой врач, явно испытывающий не совсем медицинский интерес к ее половым органам. Потом ей рассказали, что это — племянник председателя медкомиссии, студент–третьекурсник. Он совершенно бесплатно работает на медкомиссии вот уже второй год. Уговорил таки дядюшку "попрактиковаться". В конце осмотра "врач" довольно хрюкнул и шлепнул печать в личное дело Маши:
— Молодец, красавица, здорова как корова, много телят родишь.
И снова залился поросячьим смехом.

Осмотр закончился, и девушки вернулись в комнату, где оставили одежду. Выяснилось, что у всех пропали мобильные телефоны и почти все деньги. Кто–то побежал жаловаться, а Маша сразу поняла, что это бесполезно, поэтому быстро оделась и прислонилась к батарее, наслаждаясь теплом. Все ждали своей участи. Когда за окном уже стемнело, вошел капитан и усталым голосом произнес:
— Итак, Петренко и Сметанкина направляются в больницу, на дополнительное обследование. Все прочие признаны годными к прохождению службы. В течение двух суток вы будете направлены в материнские части. Сегодня ночуете здесь. Сейчас принесут сухие пайки. Ваших родных оповестим. Все, расположиться на отдых!
Некоторые девушки стали плакать, кто–то громко выругался, одна даже стала требовать вернуть украденные деньги. Однако капитан молча вышел и запер за собой дверь.

Маша сидела на подоконнике и жевала галету, запивая ее водой из под крана. В окнах напротив матеркомата горели окна. Было видно, как люди готовились к Новому году, украшали елки. Маша вздохнула и пустила слезу. Ну почему, почему мир так несправедлив? Почему она должна куда–то ехать, два года жить в отвратительных условиях, вынашивать и выкармливать ребенка, терпеть издевательства мамок? Она ведь НЕ ХОЧЕТ! Почему ее принуждают к этому? Ведь не было же такого раньше! Никто не тащил восемнадцатилетних девушек на эти проклятые человеческие комбинаты. Материнскую обязанность ввели всего–то лет десять назад. Даже в конституцию вписали, мол "материнство — это священная обязанность каждой гражданки Российской Федерации". Борьба с демографическим кризисом, блин. Еще немного поплакав, Маша расстелила пуховик и легла на него, прижавшись спиной к батарее. Болел живот, похоже, это проснулся старый гастрит, разбуженный голодным днем и галетами. Девушка снова глубоко вздохнула и попыталась уснуть. У соседнего окна какая–то толстая девка наставляла двоих испуганных новобраниц.
— Да не ссыте, годик вас гонять будут, зато во второй можно самой оторваться вволю! Я знаю, у меня старшая сеструха служила пять лет назад. Поначалу на карантин загонят, на три месяца, ну там, всякие обследования и все такое, откормят, кто худая слишком. Ну и курс молодой матери. Как пеленать, как укачивать… Фуфло, короче, всякое. Потом — на осеменение…
— Ой, — худенькая девчушка испуганно прижала руки к груди. — А это правда, что там к кровати привязывают и солдатам отдают?
Толстая засмеялась.
— Держи карман шире! Два года ни одного мужика не увидишь! Это только первый призыв так осеменяли, потом стали по научному, находят лучших папаш из соседних воинских частей, берут у них сперму, а осеменяют спринцовкой. Конечно, кто дергается сильно — привязывают. А вы что думали, на курорт едете?
— И что дальше? — с любопытством спросила брюнетка со стрижкой под мальчика.
— Дальше — служба. Гимнастика для беременных, занятия по пеленанию и кормлению. Ну и "мамок", это те, что родили уже, обслуживать — трусы им стирать, носки, детишкам их по ночам говно из пеленок вымывать. И так — пока сама не родишь.
— А я вот не стану им ничего стирать, — брюнетка гордо вздернула голову.
— Ха, какая борзая, — улыбнулась толстая, — знаешь, что с такими, как ты там делают?
— Что? — чуть не плача спросила худенькая.
— По морде бьют, а если совсем оборзеешь, возьмут — и пальцы на руках табуреткой переломают. По животу бить не станут, там за такое — штрафбат. Ну это еще ничего. Главное — в лизки не попасть. А то лизать — не перелизать всей роте, до самого конца службы. Ну это как себя поставишь.

Худенькая девчушка все–таки расплакалась…
— Да не бойтесь вы! — толстая широко махнула рукой. Не борзейте особо, но и перед мамками не стелитесь. Стирайте, часть пайка отдавайте, ночами детишек нянчите. Так девять месяцев и пронесутся. Оглянуться не успеете — и вы королевы! Молодые уже вас облуживать будут. Вот помню, сеструха рассказывала. Через месяц после родов прибыл к ним в часть молодняк. А она, понятное дело, только недавно мамкой стала, еще не отоспалась толком, чужих детишек–то нянча кажную ночь. Ну вот, выбрала она одну такую молодую прынцессу, говорит, мол, ночью этой трусы мне постирать, хэбэ почистить, ребенок, как заплачет — качай. Ну и легла спать, уши ватой заткнув, чтобы крики детские не мешали. Просыпается — а прынцесса дрыхнет, ничего не постирано, ребенок с полными штанами говна, во все горло орет. Бьет сеструха, значит, ее по мордасам, да орет, что же это ты, сучка драная, ничего не сделала? А она — я, мол, тебе в служанки не нанималась! Сеструху это взбесило, зря она что–ли целых девять месяцев горбатилась? Стянула с ребенка подгузник — да и говном прынцессе этой в морду! А сверху — кулаком припечатала. Вот смеху–то было! Вся казарма хохотала, глядя как молодая глаза прочищает, да выбитые зубы с пола собирает. Зато следующей ночью девка та, что твоя Золушка трудилась. Во как!

Толстая рассказывала еще что–то из "веселой" жизни мамок в казарме, но Маша уже почти ничего не слышала, погрузившись в тяжелый сон.

Утром выяснилось, что она и еще трое девушек, включая ту самую худышку, едут служить в Забайкалье. Отправку обещали сегодня, в середине дня. Стали ждать. А пока девушки имели возможность наконец–то по настоящему позавтракать, поскольку в матеркомат привезли горячую кашу. Машин гастрит с удовольствием пробурчал. После завтрака их повели стричься. Для девушек это было даже страшнее медосмотра. Многие рыдали до хрипоты. Одну девушку даже привязали скотчем к креслу, так сильно она отбивалась. Стригли под машинку. Наголо.
— Чтобы вшей не было, — назидательно пояснила пропитая матеркоматовская бабка–парикмахерша.
Руки ее дрожали, машинка помнила еще советских юношей–призывников, поэтому без царапин и порезов не обошлось.


После этого акта окончательного унижения призывницам выдали их приписные и комплект материнской формы. Одежда была хоть серой и некрасивой, но теплой. Часам к двенадцати к матеркомату подогнали все тот же ПАЗик, погрузили в него призывниц и повезли на вокзал. Около ворот можно было увидеть кучку утирающих слезы женщин, похоже, что это были матери девушек. Спустя два часа поезд медленно повез коренную москвичку Машу в холодные забайкальские степи, исполнять свой священный женский долг — вынашивать и рожать родине ребенка."

[}{APJIu]

Ниасилил патамушто многабукф ©
Хочут равноправия-автомат в зубы, полная выкладка и кросс на 30 км в противогазе.
Ящетаю.