Войти
Регистрация
1
Можно сколь угодно говорить о добре и сострадании. Но мало кто из нас способен на подлинное милосердие. Не осталось среди нас князей мышкиных…
Как-то раз, шли мы с другом по улице и, проходя мимо одного здания, на ступеньках увидели старика-бомжа. У него были страшные, опухшие ступни, почерневшие не то от грязи, не то от чего-то другого. Из-за этого он не мог передвигаться.
Непонятно было, откуда он вообще взялся на этих ступеньках. При нем было два костыля. Может, его кто-то привез и бросил там? Несло от него вонью соответственно его статусу – за версту.
Абсолютно не являясь матерью Терезой, я брезгливо прикрыла платком нос, не планируя надолго возле него задерживаться. Надо сказать, это было еще и испытанием для моей, якобы имеющейся человечности. С одной стороны, его вид был мне неприятен и вызывал одно желание – поскорее оттуда убраться, с другой стороны, что-то внутри, не истинное человеколюбие, а какой-то насаженный воспитанием моральный долг заставлял напрягать мозг, раздумывая над тем, как ему можно помочь.
Пока я думала, мой друг стал расспрашивать старика, есть ли у него семья, дом, адрес, телефон. Тот в ответ мычал что-то невразумительное, из чего мы поняли, что перед нами самый настоящий классический бомж, без всяких признаков нужности кому-либо. Глядя на его ноги, можно было лишь ужасаться. О том, чтобы тащить его к себе в машину и куда-то везти, речи не было. Постояв некоторое время в ступоре, друг вытащил из портмоне 1000 тенге и протянул старикану. Тот в знак благодарности покивал головой и что-то прошамкал.
Кончилась история тем, что последующие минут десять мы пытались безуспешно вызвать для него скорую. Безуспешно – потому что, всякий раз, когда мы сообщали данные: «такая-то улица, такое-то здание, ступеньки, пожилой человек, похожий на бездомного» связь резко прерывалась. Работников скорой я тоже понять могу, хотя и ужасно все это – если обычные люди не всегда вовремя могут дождаться их приезда, то на что рассчитывать бомжам, которые плохо выглядят и дурно пахнут?
В общем, мы его так и оставили – с зажатой в руке купюрой. С нашей стороны это, наверное, была попытка как-то откупиться перед совестью. К тому же, мы торопились, потому что неподалеку, в больнице лежал наш общий друг в тяжелом состоянии, и нам надо было спешить к нему. На улице мы оказались, чтобы купить и передать кое-какие вещи.
Вот такая история несостоявшегося бытового гуманизма. Вроде человек был перед нами, а отношение к нему всех (скорая, мы с другом) хуже, чем к животному. Мы с ним долго не возились, скорая явно игнорила, и все - брезговали… Уже позже, пришла в голову неприятная правдивая мысль: если бы на месте бомжа был приличный пожилой человек, возможно, все было бы по-другому. Забрали бы с собой, отвезли в больницу, дозвонились до родственников. Или за ним бы приехали врачи.
И кто мы все после этого? Наверно, по большому счету, сволочи. Но есть у меня и другая точка зрения. Жесткая, трезвая, черствая и, возможно, циничная. Человек-то он человек, но каждый получает то, что заслуживает. То, что с ним случилось – результат его жизни…
Нельзя не согласиться, что многие из этих людей сами виноваты, что оказались на улице. Но, ключевое слово – люди. До последнего вздоха они ими остаются. Даже если ничтожные, ничего хорошего не заслужившие, сами доведшие себя до отвратительного существования.
И попробуй, найди здесь золотую середину. Нет ее, как я поняла. Или ты Мышкин или ты сволочь. При этом, если ты – последнее, тебе найдется оправдание.
А мышкиных больше не осталось. По крайней мере, лично мне не встречались.
Как-то раз, шли мы с другом по улице и, проходя мимо одного здания, на ступеньках увидели старика-бомжа. У него были страшные, опухшие ступни, почерневшие не то от грязи, не то от чего-то другого. Из-за этого он не мог передвигаться.
Непонятно было, откуда он вообще взялся на этих ступеньках. При нем было два костыля. Может, его кто-то привез и бросил там? Несло от него вонью соответственно его статусу – за версту.
Абсолютно не являясь матерью Терезой, я брезгливо прикрыла платком нос, не планируя надолго возле него задерживаться. Надо сказать, это было еще и испытанием для моей, якобы имеющейся человечности. С одной стороны, его вид был мне неприятен и вызывал одно желание – поскорее оттуда убраться, с другой стороны, что-то внутри, не истинное человеколюбие, а какой-то насаженный воспитанием моральный долг заставлял напрягать мозг, раздумывая над тем, как ему можно помочь.
Пока я думала, мой друг стал расспрашивать старика, есть ли у него семья, дом, адрес, телефон. Тот в ответ мычал что-то невразумительное, из чего мы поняли, что перед нами самый настоящий классический бомж, без всяких признаков нужности кому-либо. Глядя на его ноги, можно было лишь ужасаться. О том, чтобы тащить его к себе в машину и куда-то везти, речи не было. Постояв некоторое время в ступоре, друг вытащил из портмоне 1000 тенге и протянул старикану. Тот в знак благодарности покивал головой и что-то прошамкал.
Кончилась история тем, что последующие минут десять мы пытались безуспешно вызвать для него скорую. Безуспешно – потому что, всякий раз, когда мы сообщали данные: «такая-то улица, такое-то здание, ступеньки, пожилой человек, похожий на бездомного» связь резко прерывалась. Работников скорой я тоже понять могу, хотя и ужасно все это – если обычные люди не всегда вовремя могут дождаться их приезда, то на что рассчитывать бомжам, которые плохо выглядят и дурно пахнут?
В общем, мы его так и оставили – с зажатой в руке купюрой. С нашей стороны это, наверное, была попытка как-то откупиться перед совестью. К тому же, мы торопились, потому что неподалеку, в больнице лежал наш общий друг в тяжелом состоянии, и нам надо было спешить к нему. На улице мы оказались, чтобы купить и передать кое-какие вещи.
Вот такая история несостоявшегося бытового гуманизма. Вроде человек был перед нами, а отношение к нему всех (скорая, мы с другом) хуже, чем к животному. Мы с ним долго не возились, скорая явно игнорила, и все - брезговали… Уже позже, пришла в голову неприятная правдивая мысль: если бы на месте бомжа был приличный пожилой человек, возможно, все было бы по-другому. Забрали бы с собой, отвезли в больницу, дозвонились до родственников. Или за ним бы приехали врачи.
И кто мы все после этого? Наверно, по большому счету, сволочи. Но есть у меня и другая точка зрения. Жесткая, трезвая, черствая и, возможно, циничная. Человек-то он человек, но каждый получает то, что заслуживает. То, что с ним случилось – результат его жизни…
Нельзя не согласиться, что многие из этих людей сами виноваты, что оказались на улице. Но, ключевое слово – люди. До последнего вздоха они ими остаются. Даже если ничтожные, ничего хорошего не заслужившие, сами доведшие себя до отвратительного существования.
И попробуй, найди здесь золотую середину. Нет ее, как я поняла. Или ты Мышкин или ты сволочь. При этом, если ты – последнее, тебе найдется оправдание.
А мышкиных больше не осталось. По крайней мере, лично мне не встречались.
