Шарлин. Посвящение одной даме.

Шарлин.

Родители при рождении назвали ее куда менее экзотично, но она, миновав шестнадцатилетний рубеж, стала называть себя Шарлин. Ей всегда хотелось эксклюзивности, особенности, отличия от толпы – и имя, которое она себе выбрала, на ее взгляд, отражало все это в полной степени. Она мечтала, и была уверена, что проживет яркую, полную событиями и красок, жизнь.

Жизнь же Шарлин к ее годам сложилась вполне прозаично. Хорошая учеба в школе и склонность к математическим наукам почему-то не определили ее выбора института, и в последующем, профессии. Она поступила на филологический, который и закончила спустя пять лет средне неплохо. Она всегда объясняла свою позицию по отношению к оценкам, гордо вскидывая подбородок – я учусь не для оценок, а преподаватели зачастую не могут выступать мерилом моих знаний, ибо это не в их скромных возможностях. Подруг за время учебы Шарлин не нажила, так как высокомерие и осознание собственной уникальности – плохие товарищи для дружбы. Друзей не нажила также, хотя и очень любила общество университетских парней, считая их более достойными собеседниками. Парни, в основном тихие очкарики с физмата, не возражали, когда она присоединялась к ним в коридорах университета или в сквере, но и не выказывали радости или заинтересованности.

Шарлин была единственным ребенком у родителей. Отец ее, профессор, был тихим и интеллигентным человеком. Он очень радовался, когда родилась дочь. Старался проводить с ней все свободное время, баловал. Но с каждым годом лет с десяти игры становились все реже, а отец все чаще вздыхал, слыша категоричные нотки в голосе дочери. «Нет», «я считаю так», «я лучше знаю», - эти фразы были любимыми в лексиконе Шарлин.

У отца были ученики, диссертанты. Один из них, невысокий и робкий юноша с пегим пушком волос на рано начавшей лысеть голове, был очень талантливым. Исследование, над которым он трудился, обещало стать прорывом в науке, и поэтому он иногда приходил к профессору домой, чтобы показать наметки и они, закрывшись вдвоем в кабинете, подолгу обсуждали тот или иной тезис. Шарлин, к тому времени отмерившая четверть века, стала обращать внимание на частого посетителя. Она старалась бывать дома в эти часы и, красиво одевшись, заглядывать в кабинет к отцу по тому или поводу. Красавицей она не стала, черты лица ее были бледны и даже неуловимы, как будто смазаны. Выше среднего роста, худая, даже угловатая, без приятных руке и взгляду округлостей, но было в ее тонкой фигурке свое очарование. Заглядывания в отцовский кабинет возымели действие – и через полгода Шарлин, под руку с пегим диссертантом, под звуки марша Мендельсона вошли в семейную жизнь.

Потекли семейные будни. Шарлин, трудившаяся корректором в издательстве, работу свою обожала. Придя домой, она бурно обсуждала «полуграмотных выскочек» - писателей, и «глупых куриц» - коллег корректоров. Пегий муж, к тому времени защитивший диссертацию, преподавал на кафедре и продолжал работать над исследованием - отрывался от бумаг, когда приходила Шарлин, и слушал ее, слушал. Потом вздыхал, молча шел на кухню, ставил чайник и накрывал на стол. Шарлин, не прерывая рассказа, шла за ним на кухню, садилась и мелкими глотками отпивая чай из кружки, продолжала говорить. Готовить она не любила и не умела – причем этим очень гордилась. «Я не готовлю, ты же знаешь» - гордо вскидывала она острый подбородок.

Готовила ее мать, полная уютная женщина, дважды в неделю приходила домой к дочери, наводила чистоту и оставляла на плите большую кастрюлю первого и второго. Красный, с веселой жирной пенкой борщ из сахарной косточки источал упоительные ароматы, а в большой миске переливались золотистыми боками жареные котлеты.

Шарлин же вечерами любила красить ногти. За этим она могла проводить долгие часы своей жизни. Она наносила лак на ноготь, и отставив руку в сторону, прищурившись, долго оценивающе смотрела. Стирала лак, наносила вновь. Или же, выставив бледную, в тонких голубых прожилках вен ногу, покрывала ногти лаком – и процедура с оцениванием повторялась вновь.

Шли годы и мама умерла. Отец, превратившийся в старика за неделю, совсем загрустил. Он стал очень обидчивым, скучал по маме, упрекал Шарлин, что так и не подарила ему внуков, мог неделями не выходить на улицу, и через полгода он покинул мир вслед за супругой.

Квартира без маминой заботливой руки постепенно приходила в упадок. Муж выучился варить супы, они получались невкусными, чем его попрекала Шарлин, но они их ели. Шарлин продолжала трудиться корректором, ее так и не продвинули по службе, хоть и ценили за грамотность, красить ногти, пить кофе и обсуждать глупых писателей на кухне с мужем.

Тут заболел пегий муж, да так, что даже попал в больницу. Шарлин, пришедшая к нему на третий день с коробочкой конфет к чаю, нарвалась на строгий взгляд доктора – «у вашего мужа острый гастрит, ему нужна диета, хорошее, дробное питание. А он, судя по анамнезу, ничего этого не имеет. И, похоже, не получит никогда» - глядя на иссохшую фигуру Шарлин, неуместно яркий макияж на ее губах, - едко заметил он. Шарлин, передернув острыми плечами, ушла в палату.

Муж, отвернувшись, лежал на койке у окна, и, кажется, спал. Она подошла к нему, цокая каблучками, села на стул рядом. Он медленно повернулся, так как почувствовал аромат ее духов – тяжелых, приторных и очень особенных – она любила такие ароматы. «Как ты себя чувствуешь? Почему ты молчишь?» - требовательно задавала вопросы Шарлин, а он лишь смотрел на нее. И видел как будто впервые. Ее худоба и хрупкость, по молодости смотревшаяся очаровательно, превратились с сухопарость и изможденность. Длинную жилистую шею украшали колье и цепочки, плоская грудь была обтянута гипюровой блузочкой, а худые ноги были в ажурных колготках. Длинные жидкие волосы были убраны в романтический хвост, а лицо ярко накрашено – Шарлин казалось, что она все еще молода. С соседних коек раздавались приглушенные смешки, он с трудом оторвал от нее взгляд и посмотрел на соседей и увидел на их лицах насмешку, и жалость. Он опять посмотрел на нее – а ведь действительно, она смотрелась жалко. «Да что с тобой сегодня?» - требовательным контральто, который ей так удавался по ее мнению, в который раз спросила Шарлин. «Зачем мы живем вместе?» - вдруг спросил пегий муж и настала тишина. «Ты не любишь меня, и никогда не любила. Ты любишь и слышишь только себя. Зачем я тебе?» Шарлин потрясенно молчала. Пегий муж вдруг поднялся с кровати и пошел прочь. «Куда ты?» - нашлась Шарлин. Он остановился, посмотрел на нее. «Все равно, куда. Главное, что тебя там больше не будет».