Перейти к содержимому





- - - - -

Возвращение (1948-1949, глава из книги) - 2

Опубликовал: FL1, 14 Июль 2010 · 554 Просмотров

Глава из книги: "Эрнст Буш и его время", Г. М. Шнеерсон, Москва, "Советский композитор", 1971.

Предыдущие главы (см. в блоге ранее) Оглавление книги и "От автора" (предисловие)

================================================

Цитата по книге "Эрнст Буш и его время", Г. Шнеерсон, М., 1971, стр. 173-180.


"
***

24 октября 1948 года вернулись из эмиграции Бертольт Брехт и его жена, замечательная актриса Елена Вайгель. Как ни старались заполучить к себе Брехта заправилы Западной Германии, великий писатель, поэт, драматург и театральный деятель, отказавшись от самых соблазнительных предложений буржуазных издательств и театров, приехал в Восточный Берлин. С приездом Брехта начинается новый период в истории театрального Берлина, революционного искусства Германии.

Почти за год до возвращения домой, 30 октября 1947 года, Бертольт Брехт был вынужден предстать в Вашингтоне перед пресловутым Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности.

В 1963 году прогрессивные американские деятели подготовили и выпустили полную запись на граммофонной пластинке этого допроса, представляющую собой интересный исторический документ. Мы слышим голоса прокурора Роберта Стриплинга и председателя Комитета Дж. Парнелла Томаса, задающих вопросы Брехту тоном абсолютного превосходства или нагловатой начальственной снисходительности. Слышим мы и голос допрашиваемого, говорящего по-английски с сильным немецким акцентом. Он не всегда сразу находит нужное слово, часто запинается, но при этом остроумно и находчиво отражает наскоки своих судей. Создается впечатление, что недостаточно свободное владение английским, столь охотно демонстрируемое Брехтом, отлично служит ему в длительной словесной дуэли, так же как и паузы, пока он раскуривает сигару или делает долгие затяжки. Кстати, в беседе с журналистами, состоявшейся после допроса, Брехт лукаво заметил: «Они все же не были такими плохими, как нацисты. Нацисты никогда не разрешили бы мне курить. В Вашингтоне они позволили мне курить сигару, и я использовал ее для создания пауз между их вопросами и моими ответами».

Очевидно, в остальном господа Парнелл и Стриплинг были вполне «на уровне».

После обычной процедуры установления личности, гражданской принадлежности и профессии допрашиваемого следует вопрос прокурора: «Знакомы ли вы с Гансом Эйслером?»

Вопросы о взаимоотношениях Брехта с Гансом и его братом Герхардом Эйслером занимают центральное место в записи. Это любопытство объясняется тем, что за несколько недель до вызова Брехта на «Антиамериканский комитет» на аналогичном допросе побывали порознь оба брата, после чего последовал их арест, вызвавший бурные протесты прогрессивной интеллигенции многих стран.

Получив утвердительный ответ, Стриплинг бросается в атаку: «Сотрудничали ли вы с Эйслером в работе над вашими произведениями?» - «Да». – «Не являетесь ли вы членом коммунистической партии?» Вместо ответа Брехт просит разрешить ему зачитать текст «Заявления».

Комитет просматривает этот документ, после чего слышится ехидный голосок Парнелла: «Это очень интересный рассказ о жизни Германии, но он не имеет никакого отношения к настоящему следствию. Поэтому мы не разрешаем вам его прочтение».

«Заявление» Брехта, несмотря на запрещение, все же звучит на пластинке, зачитываемое известным американским литератором и другом Брехта Эриком Бентли, организатором и комментатором всей записи.

Вот и начало «Заявления» Брехта:

«Я родился в Аугсбурге (Германия) в семье промышленника, изучал естественные науки и философию в университетах Мюнхена и Берлина. Двадцати лет, принимая участие в войне в качестве санитара, я написал «Балладу о мертвом солдате», которую Гитлер, пятнадцать лет спустя, использовал как повод для лишения меня гражданства. Эта поэма критикует войну и всех, кто хотел ее затянуть…»

Далее Брехт дает краткую характеристику культурной деятельности в послевоенной Германии, вспоминая о наступлении сил реакции и милитаризма в середине 1920-х годов. Он с восхищением говорит о тяге немецких рабочих к искусству и литературе; рабочие составляли тогда значительную часть читателей и театральных зрителей.

«…В период экономической депрессии они должны были переносить тяжелые страдания, что отражалось и на их культурном уровне. Наглость и все увеличивающаяся сила милитаристов, феодалов и империалистических разбойников тревожила нас. Я начал писать поэмы, песни, пьесы, выражавшие чувства народа и клеймившие его врагов, которые уже открыто выступали под знаком гитлеровской свастики…»

Не приходится удивляться тому, что г-н Парнелл счел этот документ, столь дерзко разоблачающий империализм, «очень интересным рассказом о жизни Германии», но отказал великому художнику-антифашисту в праве зачитать его публично.

После захвата власти Гитлером Брехт вынужден был уехать из Германии. На следующий день после пожара рейхстага – 28 февраля 1933 года – Брехт покинул Германию, вступив на путь политического эмигранта.

«…Началось настоящее бегство из Германии писателей, артистов. Такого еще не знал мир… Я поселился в Дании и с той поры посвятил всю свою литературную деятельность борьбе против нацизма, сочиняя пьесы и стихи. Некоторые мои стихи проникали в Третий рейх, и датские нацисты, поддерживаемые гитлеровским посольством, начали требовать моего изгнания… В 1939 году по приглашению шведских сенаторов и мэра Стокгольма я вместе с семьей переехал в Швецию. Там я смог оставаться в течение только одного года. Гитлер захватил Данию и Норвегию. Мы продолжали наше бегство по направлению к северу, в Финляндию, с тем, чтобы там дожидаться иммиграционной визы из США. Гитлеровские войска приближались. Финляндия была уже полна нацистскими солдатами, когда мы оттуда летом 1941 года выехали в США. Мы пересекли СССР в сибирском экспрессе, в котором ехали немецкие, австрийские и чехословацкие беженцы. Через десять дней после нашего отплытия из Владивостока Гитлер напал на СССР…»

Отказав Брехту в праве зачитать «Заявление», Комитет вновь возвращается к взаимоотношениям поэта и композитора. Судей интересует содержание пьесы Брехта – Эйслера «Massnahme» («Высшая мера»), написанной в 1930 году. За месяц до этого Стриплинг допрашивал Ганса Эйслера. Комитет добивался и от композитора разъяснения содержания пьесы, стремясь скомпрометировать ее идею. Сейчас Стриплинг зачитывает целые страницы английского перевода пьесы, добиваясь от Брехта признания в «подрывном» характере ее текста. Однако поэт с деланным непониманием и убийственной иронией упорно переводит разговор на сюжет старинной японской религиозной пьесы, легший в основу замысла «Высшей меры».

Предметом пристального внимания комитета становятся стихи Брехта, положенные на музыку Эйслером, «Хвала учению» (из «Матери»), в которых особо «опасной» судьям представляется фраза: «Du must die Führung übernehmen» («Ты должен взять на себя руководство»), и «Песня солидарности» из кинофильма «Куле Вампе». Зачитав английский перевод «Песни солидарности», Стриплинг спрашивает: «Это вы писали, г-н Брехт?» Брехт: «Нет, я написал немецкие стихи. Этот текст от них очень отличается» (в публике слышится взрыв смеха).

На этом судилище над Бертольтом Брехтом заканчивается. 1 ноября 1947 года Брехт уехал в Европу, покинув страну, давшую ему убежище во время антигитлеровской войны, но уже через два года после ее окончания позволившей своим высокопоставленным чиновникам допрашивать с пристрастием великого поэта, бесстрашного борца против реакции, милитаризма и нацистского варварства.

Всей своей деятельностью за время пятнадцатилетней эмиграции Бертольт Брехт служил делу борьбы против фашизма, защиты мира, утверждения высоких идеалов социалистического гуманизма. Никакие трудности эмигрантского быта, когда поэту приходилось «менять страны чаще, чем, башмаки», не прерывали его многогранной литературной деятельности – драматурга, писателя, поэта, реформатора и теоретика театрального искусства. Он находил поддержку, любовь и уважение у всех передовых художников мира, его боялись и ненавидели не только нацистские фюреры и их приспешники, но и реакционеры – милитаристы всех стран, защитники устоев капиталистического общества, эксплуататоры, расисты, черносотенцы всех оттенков. И боялись не напрасно. Они не могли не ненавидеть человека, который сказал: «Капитализм сам не умрет. Его надо убить».

Гениальный художник не уставал разоблачать в своих произведениях подлую социальную демагогию фашистов, их чудовищные преступления против человечества, высмеивать нелепые теории о «превосходстве арийской расы», призывать к бдительности против тайных сговоров милитаристов, выступать в защиту Советского Союза, мира и интернациональной солидарности трудящихся.

Поразительна творческая продуктивность Брехта, написавшего за 15 лет эмиграции, помимо огромного количества стихов, песен, баллад, такие ставшие уже классикой пьесы, как «Мамаша Кураж и ее дети», «Винтовки Тересы Каррар», «Круглоголовые и остроголовые», «Жизнь Галилея», «Осуждение Лукулла», «Кавказский меловой круг», «Карьера Артура Уи», «Страх и отчаяние Третьей империи», «Добрый человек из Сычуана», «Господин Пунтила и его слуга Матти», «Швейк во второй мировой войне», «Сны Симоны Машар» (совместно с Л. Фейхтвангером) и еще многое другое.

Все эти пьесы прочно вошли в репертуар мирового театра, в том числе и советского. Произведения Брехта широко издаются, о нем накопилась огромная исследовательская литература, охватывающая все стороны его творчества. Крупнейшие композиторы Германии сотрудничали с Брехтом, создав на материале его пьес и стихов оперы, балеты, кантаты, оратории, баллады и песни. Достаточно вспомнить здесь имена Ганса Эйслера, Курта Вайля, Пауля Дессау, Пауля Хиндемита. Эти мастера, как и многие другие музыканты, находили в драматургии и поэзии Брехта неисчерпаемый источник новых идей в искусстве, в социально-направленном художественном творчестве.

Мировое значение театральных работ Бертольта Брехта ныне общепризнанно. Его эстетические принципы теснейшим образом связаны с жизнью, с «потребностями нашей борьбы» (Брехт). Он видел цель искусства «не только в том, чтобы объяснять мир, но и том, чтобы изменять его».

Брехт возвратился в Берлин с огромным творческим багажом. Некоторые из созданных им в эмиграции пьес ставились в странах, где он жил. Но это были спектакли на случайных сценах, чаще всего переведенные на другие языки. Естественно, что сразу же после приезда Брехта в Берлин в среде театральных деятелей столицы Германии возникло стремление увидеть эти пьесы на сцене немецкого театра. Встал вопрос о создании театра Брехта, вокруг которого объединились бы близкие ему по духу мастера старшего и молодого поколений.

В первые же дни после возвращения Брехта состоялась торжественная и радостная встреча с ним и с Еленой Вайгель в «Культурбунде». В числе приглашенных был А. Л. Дымшиц, оставивший записи о своих встречах с великим поэтом:

«…С первого взгляда он показался мне простым и естественным, простым по-рабочему. Потом я не раз убеждался в правильности этого первого впечатления. Его рабочая кепка, его рабочая куртка, его простенькая стрижка, его презрение ко всему шумному и парадному, точность и взвешенность его реплик – все выражало его натуру неутомимого труженика» (*).

* А. Дымшиц. Звенья памяти, стр. 283.

Конечно, Брехт мечтал о создании своего театра. Еще в конце 1920-х годов он руководил рядом постановок своих пьес на сцене берлинского Театра на Шифбауэрдам. Как рассказывает Дымшиц, некоторые друзья Брехта пытались уговорить его вновь обосноваться в этом театральном здании, где уже играла труппа под руководством известного режиссера Франца Вистена.

Однако Брехт наотрез отказался от предъявления своих прав на старое театральное здание, с которым была связана его юность. Он решил ждать до того времени, когда Вистену будет выстроено новое здание, а пока начать работу в помещении Немецкого театра, руководимого В. Лангхофом. Первой постановкой Брехта явилась «Мамаша Кураж», сплотившая вокруг него большую группу талантливых актеров.

Эта мудрая пьеса, посвященная теме материнства и войны, глубоко взволновала зрителей своим содержанием, напомнившим немецкому народу о великой исторической ответственности всех людей перед лицом грабительских войн; спектакль захватил необычайно смелым и оригинальным сценическим воплощением и блестящей игрой исполнительницы главной роли Елены Вайгель. Огромный успех спектакля способствовал созданию нового театра «Берлинер ансамбль» под руководством Бертольта Брехта. Новый коллектив до 1954 года играл в помещении Немецкого театра, одновременно с основной труппой, на одной из двух его сцен. В 1954 году Фриц Вистен со своей труппой переехал в заново отстроенное здание «Фольксбюне», и Брехт вернулся в помещение Театра на Шифбауэрдам, где по сей день играет «Берлинер ансамбль», ныне – после кончины его создателя – руководимый Еленой Вайгель.

11 сентября 1951 года Эрнст Буш вступил в труппу «Берлинер ансамбля». Его первой ролью там стал Повар в пьесе Брехта «Мамаша Кураж». Бушу была также поручена работа по постановке «Кремлевских курантов».

Об этом меня известило письмо от 24 октября 1951 года, в котором Эрнст Буш просил прислать ему фотографии оформления этого спектакля в Московском Художественном театре, снимки Кремля, Иверской часовни, Спасских ворот, Большого зала заседаний в Кремлевском дворце, а также другие изобразительные материалы, характерные для Москвы начала 1920-х годов нашего столетия. И как обычно – приписка: «presto, prestissimo! Хорошая помощь – это быстрая помощь!»

Одновременно с режиссерской работой Буш готовил труднейшую роль Юлиуса Фучика в пьесе Юрия Буряковского «Прага остается моей». Однако прежде, чем рассказать об этой работе Буша, я хочу вернуться на три года назад и вспомнить о нашей с ним первой встрече после одиннадцати лет разлуки, тревожных ожиданий вестей от него и, наконец, известия о том, что Эрнст Буш жив и снова на боевом посту.

Осенью 1948 года советские друзья Буша, обеспокоенные состоянием здоровья артиста, приняли меры для организации его поездки в Советский Союз, получив согласие дирекции Института нейрохирургии имени Н. Бурденко в Москве принять Эрнста Буша в качестве пациента. Речь шла о возможности операции на лице для восстановления перебитого нерва и устранения искривления мышц левой щеки.

В середине декабря 1948 года Буш по приглашению Союза писателей СССР приехал в Москву. Среди встречавших его на Белорусском вокзале были поэты, артисты, музыканты. Далеко не склонный к сентиментальности, к внешнему проявлению чувств, Эрнст Буш все же с трудом скрывал свое волнение. Прямо с вокзала он отправился в Институт нейрохирургии на Пятой Тверской-Ямской, где ему была приготовлена отдельная небольшая палата. В тот же день Буш потребовал, чтобы я принес к нему в палату патефон, и мы с С. Болотиным и Т. Сикорской провели интереснейший вечер, слушая новые и старые записи, его рассказы о пережитом…

Началось лечение. Однако встречи с врачами, консилиумы и всевозможные лечебные процедуры не могли полностью отвлечь Буша от творческой работы. Каждый вечер, порой нарушая строгий больничный распорядок, я приходил к нему в палату. И хотя у нас не было инструмента, Буш знакомил меня с новыми песнями, делал переводы советских песен, составлял программы своих выступлений по Московскому радио.

Тем временем врачи, лечившие Буша, пришли к решению отказаться от операции, считая ее слишком рискованной: если разорванные мышцы щеки и лицевой нерв не удастся срастить и восстановить их нормальные функции, то результат такой операции мог бы привести к еще большему искажению лица. Поэтому консилиум профессоров и врачей Института нейрохирургии предложил терапевтические методы лечения. В конце декабря Буша перевели в Московский Институт курортологии, где он прошел курс электролечения, а также всевозможных водных процедур.

В новой лечебнице режим оказался менее строгим, чем в Институте имени Н. Бурденко. Отсюда Эрнст Буш совершал почти ежедневные «вылазки» к своим знакомым. Поскольку я жил тогда в пяти минутах ходьбы от Института курортологии, естественно, что наши с ним занятия происходили в основном у меня. Здесь мы готовились к радиовыступлениям, разучивали новые советские песни.

Вырываясь «на свободу» из больницы, Буш предпринимал большие прогулки по Москве. Как и в былые времена, он делал «инспекционные осмотры» новостроек столицы, знакомился с новыми районами города, еще не существовавшими в 1930-х годах.

За время пребывания Буша в Москве состоялось шесть его выступлений по радио. Кроме того, мы с ним записали целую серию песен на тонфильм и на грампластинки.

В один из январских вечеров Союз писателей организовал в своем Доме на улице Воровского вечер Эрнста Буша. Председательствовал Константин Симонов. Буш спел большую программу из старых и новых песен. Он пел с прежней силой, с неугасимым темпераментом бойца.

Прежде чем закончить вечер, К. Симонов прочел свое стихотворение, посвященное Эрнсту Бушу.

После концерта мы собрались в гостиной Дома литераторов и здесь за дружеским столом Эрнст Буш рассказывал нам о годах скитаний, о самых драматичных эпизодах жизни в фашистском плену и о том, как пришло освобождение.

Выступления Буша по Московскому радио неизменно встречали живой отклик советских слушателей.

Вот одно из многих писем, полученное из города Гремячинска Пермской области. Пишет радиослушатель В. Михайлов:

«Дорогой товарищ Буш, на днях услышал по радио Ваш голос. Захотелось написать Вам, выразить горячее, искреннее восхищение Вашей жизнью, Вашим талантом, пожелать Вам долгих лет жизни и успехов в творчестве. В 1936 году, когда Вы приезжали в СССР, я был еще мальчиком. Мне довелось однажды услышать Вас в концерте. Впечатление сохранилось на всю жизнь. Долгие годы я ничего не слышал о Вас. Во время войны мне не раз приходила в голову мысль: где Вы? Очень хотелось тогда услышать Ваши песни, Ваш голос…

В недавней передаче по радио было коротко рассказано о Вашей жизни, в которой так много героического. Я верю, что пережитое Вами вдохновит немецких писателей на создание прекрасной повести о мужестве человека, о служении идее и долгу…»

Буш был особенно растроган письмом пожилой русской женщины из Риги, потерявшей в годы гитлеровского нашествия зрение, лишившейся всех своих родных, расстрелянных оккупантами:

«…В минуты тоски я сажусь за пианино и играю Ваши песни. Играю по слуху, стараясь представить звучание Вашего голоса… Пожалуйста, приезжайте к нам в Ригу, двери моего дома и мое сердце всегда открыты для Вас! После войны у меня не осталось никого родных, все погибли. Я потеряла трех сыновей. Позвольте мне называть Вас своим сыном, помните обо мне. Ваша любящая мать Мария Кузнецова»…

В одном из помещений лечебницы Института курортологии стояло пианино. Здесь также проходили наши занятия. Буш разучил несколько новых песен советских авторов. Особенно полюбилась ему песня А. Новикова на слова Л. Ошанина «Дороги». Он перевел ее на немецкий язык и записал на тонфильм, который часто звучал в московских передачах. Здесь же, в лечебнице, по инициативе Буша возникла «Песня стройки» на великолепный текст Брехта, посвященный теме восстановления Германии. Работа над песней шла так: Буш читал фразу за фразой в очень выразительной распевной интонации. Я записывал эту речевую мелодию на нотной бумаге, стараясь возможно точнее следовать за всеми подъемами и спадами его голоса. В результате получилась песня, ставшая затем, благодаря интерпретации Буша, очень популярной в ГДР (под названием «Aufbaulied der FDJ» - «Песня строителей-комсомольцев»).

Постоянными свидетелями и самыми благожелательными слушателями нашей работы были свободные от дежурства врачи, медицинские сестры и санитарки, относившиеся к Бушу с любовью и большим уважением. Они знали историю его жизни.

Выписавшись из лечебницы значительно окрепшим, Буш прожил еще несколько дней в гостинице, а затем возвратился в Берлин к своей работе.

***

В Берлине Буша ждала неприятная новость: за время его отсутствия один из хозяйственных руководителей фирмы «Lied der Zeit» растратил около 250 тысяч марок и продал в частные руки несколько тонн дефицитного материала для производства пластинок. Это был тяжелый удар делу, которому Буш отдал так много сил и энергии и за которое он нес непосредственную политическую, художественную и административную ответственность: лицензия на организацию и руководство «Lied der Zeit» была выдана на его имя. Как стало известно несколько лет спустя, когда Эрнст Буш уже был вынужден отказаться от руководства «Lied der Zeit», среди его ближайших помощников по административно-технической части было несколько вредителей, действовавших в интересах западногерманских граммофонных фирм, тайно передававших готовые матрицы в чужие руки, срывавших производство, переманивавших музыкантов на работу в Западную Германию и Западный Берлин. Неудивительно, что печальное положение дел в «Lied der Zeit», грозившее самому существованию фирмы, глубоко огорчало и нервировало Буша. В одном из писем, полученных мною вскоре после его отъезда из Москвы, содержится глухая жалоба:

«…Я должен играть, а тут эта история с пластинками, которая висит у меня на шее. Все это приносит мне мало славы, только досаду, болезни и нападки клеветников. Чтобы выдержать все это, нужно большое самообладание, которого в последние месяцы мне чрезвычайно недостает. Сердечное спасибо Болотину и Сикорской за статью в журнале «Октябрь»…»

Буш пел по радио, в концертах, на митингах, организуемых Социалистической единой партией Германии и «Союзом свободной немецкой молодежи». И каждое его выступление пополняло ряды борцов за новую Германию. С особой силой искусство певца воздействовало на молодых слушателей.

«Как мало людей моего поколения, вступавших в те годы в «Союз свободной немецкой молодежи», знали имя Эрнста Буша, - писал в 1960 году на страницах газеты «Ди юнге вельт» поэт Райнер Керндль. – Мы ходили тогда по улицам Берлина, распевая песни, услышанные из его уст. И песни эти помогали нам ощущать биение пульса новой жизни, понимать историческую роль рабочего класса и партии. Мы открывали для себя искусство Буша, не всегда даже зная имя этого человека. Мы знали только его голос… Но мы знали, что он был тем, о ком он пел: безработным берлинцем 1930-х годов, пролетарием, который должен сам принести себе освобождение, бойцом интербригады в Испании. Он должен был все это пережить, иначе он не мог бы _так_ _петь_ об этом…» (*)

* «Ди юнге вельт» от 22 января 1960 года.


==================================================

Дополнение:

Дополнение к вышеприведенному тексту:

"
В один из январских вечеров (примечание: 1949 года) Союз писателей организовал в своем Доме на улице Воровского вечер Эрнста Буша. Председательствовал Константин Симонов. Буш спел большую программу из старых и новых песен. Он пел с прежней силой, с неугасимым темпераментом бойца.

Прежде чем закончить вечер, К. Симонов прочел свое стихотворение, посвященное Эрнсту Бушу.

После концерта мы собрались в гостиной Дома литераторов и здесь за дружеским столом Эрнст Буш рассказывал нам о годах скитаний, о самых драматичных эпизодах жизни в фашистском плену и о том, как пришло освобождение.
"


См. ниже "Воспоминания. Об Эрнсте Буше". Константин Симонов (1965) (Воспоминания Константина Симонова об этом вечере в Доме Союза писателей):

"
...то, что он рассказал о себе тогда, в свой первый московский вечер, я в ту же ночь, вернувшись домой, записал, и мне хочется привести хотя бы часть тогдашнего рассказа этого замечательного немца...
"



"Воспоминания. Об Эрнсте Буше". Константин Симонов (1965)
Цитата по книге:
http://publ.lib.ru/A...onov_K._M..html
Константин Михайлович Симонов Воспоминания Собрание сочинений в 10 томах. Том 10. (М.: Художественная литература, 1984)


ОБ ЭРНСТЕ БУШЕ

Я хочу рассказать о встрече с одним немцем, о существовании которого я помнил все годы войны, хотя и не знал, жив он или нет. Он оказался жив, и я встретился с ним после войны в Москве, в Союзе писателей, в одной из комнат старого московского дома, в котором собрались старые, довоенные друзья.

Схватясь одной рукой за спинку стула, а другой придерживая искалеченную раной щеку, стоял и пел невысокий коренастый человек с хмурым лицом. Голос у него был хрипловатый, низкий, сильный, а песни были песнями немецкой и испанской революции, песнями гамбургских рабочих и бойцов интернациональных бригад [87]. Это были песни, в которых звучали слова: Мадрид, Харрама [88], Тельман, Рот фронт...

Эти песни пел Эрнст Буш, немецкий певец, коммунист, антифашист, боец интербригад [89], узник фашистских лагерей и тюрем. Один из тех немцев, вместе с которыми мы воевали против немецкого фашизма.

Песни Буша я знал с юности, их мне не надо было записывать. Но то, что он рассказал о себе тогда, в свой первый московский вечер, я в ту же ночь, вернувшись домой, записал, и мне хочется привести хотя бы часть тогдашнего рассказа этого замечательного немца.

После поражения испанской революции [90] Буш вместе с другими интербригадовцами перешел французскую границу и попал в концлагерь. Там, в этом французском концлагере, в который потом пришли немцы, он провел почти три года. В дюнах, около Средиземного моря. Кругом была вода, бараки стояли на маленьких островах. Умирало много народу. На целый барак был всего один гроб, в котором хоронили людей. Он был устроен как пенал с крышкой, только перевернутый. Гроб ставили над вырытой в песке ямой, потом выдергивали эту крышку, труп падал вниз, а гроб забирали для следующих похорон.

Когда вместо петэновцев в лагерь пришли немцы [91], они, опознав Буша, потащили его сначала в гестапо в Париж, а потом в Германию. Он сидел в одной тюрьме, потом в другой, потом попал в знаменитый Моабит [92]. Там он сидел семь месяцев в ожидании суда. Допросы шли один за другим. Наконец однажды глубокой ночью, когда он только что вернулся с очередного допроса, началась очередная бомбежка. Он почувствовал, что бомбы рвались совсем близко вокруг тюрьмы. Он постучал в стену соседу и сказал ему на тюремной азбуке, чтобы тот слез с койки и лег, прижавшись к внутренней стене тюрьмы. Посоветовал соседу и то же самое сделал сам - лег, прижавшись щекой к стене. Это было последнее, что он помнил.

Он очнулся через десять дней в тюремном госпитале. Его сочли мертвым и снесли в мертвецкую и только потом заметили, что он жив. У него до сих пор не работает половина лица, левая сторона губ, и ему стоит огромного физического напряжения петь. Но поет он все равно замечательно, мне кажется, что еще лучше, чем в тридцатые годы, когда я слушал его в Москве впервые [93].

Его подлечили в госпитале, чтобы посадить на скамью подсудимых. Ему вручили обвинительный акт из трех пунктов. По одному из них ему причиталось 15 лет тюрьмы, по другому - пожизненная каторга, по третьему - казнь.

Судебный приговор пошел на утверждение, а его тем временем, в конце сорок четвертого года, перевели в другую тюрьму - в Бранденбург. Там он несколько дней сидел в общей камере, рядом с немецким летчиком, посаженным за трусость. Именно от этого летчика он узнал, что немецкие самолеты не смогли разбомбить Москву - такой силы была ее противовоздушная оборона.

Летчик говорил ему: «Я не враг себе, я не хотел идти на верную смерть. Конечно, я поворачивал. Так же делали многие другие».

Так Буш узнал, что Москва цела. Раньше он думал, что она разрушена дотла.

- Два витамина поддерживали меня в тюрьме - ненависть и месть.

И вот настал день, когда они услышали в тюрьме стрельбу из орудий и приближающийся грохот танков. Во двор ворвались советские солдаты. Автоматчик открыл камеру и сказал: «Выходите». Они вышли во двор. Тюремная стража бежала. Русские боялись, что фашисты, отступая, начнут обстреливать тюрьму из артиллерии, и просили заключенных как можно скорее расстаться с тюремным двором.

Он нашел себе попутчика и два дня и две ночи шел к Берлину вслед за наступавшей Советской Армией. На вторую ночь на перекрестке дорог их остановил советский автоматчик. Он сказал:
- Стойте. Кто вы?
Они показали тюремные карточки и сказали:
- Мы заключенные.
Он не понял или не поверил и сказал:
- Ложись.
Они легли на землю. Тогда он снова переспросил:
- Кто вы такие?
- Мы заключенные, антифашисты, - сказал Буш.
Автоматчик стоял рядом с ними и думал. Несколько минут думал, потом сказал:
- Встаньте. Идите.

На третий день ходьбы Буш встретил советского лейтенанта, немножко знавшего немецкий язык. Он оказался москвичом и, когда Буш стал ему объяснять, что он Буш, сразу узнал его:
- Я же вас слышал в Москве! - И начал петь его песню: - «Друм линкс, цвай, драй...» [94]
«Да, это мой человек», - подумал Буш, услышав, как поет этот советский лейтенант.

На следующую ночь их снова задержали. Была слышна близкая перестрелка на окраинах Берлина. Их привели в штаб. В штабе за столом сидел и дремал очень усталый русский майор. Он поднял голову, протер глаза и спросил:
- Кто вы?
Буш сказал, что они заключенные, антифашисты. Тогда майор еще раз протер глаза, посмотрел на Буша и сказал:
- Тогда идите.
Они пошли дальше.

Они переправились на лодке через канал и наконец попали в Берлин, в город, где когда-то стоял дом, где жил Буш, и где теперь почти все было разбито.
Наконец Буш дошел до своей улицы. Что-то со страшной силой тянуло его к тому месту, откуда он ушел ровно двенадцать лет назад, после того как Гитлер пришел к власти.

Буш знал про жену, что она была тоже где-то в фашистских концлагерях. Он шел, решительно ни на что не рассчитывая. И вдруг среди многих разбитых домов увидел свой дом, совершенно целый, как ни странно. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее ногой и вошел.

Дом был целый, и там, внутри, в доме, было даже все прибрано. Все стояло как стояло двенадцать лет назад. Его до того потрясло это, что он не мог оставаться в доме и вышел на улицу.

Вышел и увидел - напротив дома на улице стоят две женщины. Они стояли и смотрели в его сторону. Потом одна из них сказала, не двигаясь с места:
- Боже мой, да это ж Буш!
Это была его собственная жена, которая тоже вернулась из концлагерей два дня назад.
Так они встретились через двенадцать лет около своего дома. Гитлер, от которого в тридцать третьем году он бежал в Советскую Россию, был мертв, а Советская Армия стояла в Берлине.

Вот и все, что я записал в свой дневник тогда, после своего первого свидания с Бушем - антифашистом, знаменитым певцом, великим актером.
Именно о нем я написал стихи «Немец», которые начинались так:

В Берлине, на холодной сцене,
Пел немец, раненный в Испании,
По обвинению в измене
Казненный за глаза заранее,
Пять раз друзьями похороненный,
Пять раз гестапо провороненный,
То гримированный, то в тюрьмах ломанный,
То вновь иголкой в стог оброненный.
Воскресший, бледный, как видение,
Стоял он, шрамом изуродованный,
Как документ Сопротивления,
Вдруг в этом зале обнародованный...

Для меня как для поэта Эрнст Буш с юности и до седых волос был и остался символом антифашистской Германии.

1965


ОБ ЭРНСТЕ БУШЕ
Впервые - в РСТ.
Печатается по тексту СИД-2.
Буш Эрнст (1900-1980).
[87] Интернациональные бригады - боевые формирования добровольцев из 54 стран, сражавшихся на стороне Испанской республики против фашистов во время войны 1936-1939 гг.
[88] Харрама - река в Испании, где республиканские войска в феврале 1937 г. нанесли крупное поражение фашистам.
[89] ...боец интербригад... - Буш был бойцом 11-й интернациональной бригады в 1937-1939 гг.
[90] После поражения испанской революции... - Испанская революция пала под ударами превосходящих сил немецко-итальянских интервентов и испанских фашистов в марте 1939 г.
[91] ...вместо петеновцев в лагерь пришли немцы... - Петеновцы - сторонники французского маршала Петена, возглавлявшего в 1940-1944 гг. капитулянтское, а затем коллаборационистское правительство Виши. В ноябре 1942 г. юг Франции, где до этого правил режим Виши, был оккупирован немецко-фашистскими войсками.
[92] ...попал в знаменитый Моабит... - Тюрьма в Берлине, в которой гитлеровцы содержали особо важных политических заключенных.
[93] ...когда я слушал его в Москве впервые... - Буш гастролировал в Москве в 1936 г.
[94] ...петь его песню: - «Друм линкс, цвай, драй...» - слова из «Песни единого фронта» (1934) (стихи Б. Брехта, музыка X. Эйслера).

--------------------------------------------------------------------------------

Дополнение к вышеприведеному тексту (допрос Брехта в Комиссии по антиамериканской деятельности):

"
Предметом пристального внимания комитета становятся стихи Брехта, положенные на музыку Эйслером, «Хвала учению» (из «Матери»), в которых особо «опасной» судьям представляется фраза: «Du must die Führung übernehmen» («Ты должен взять на себя руководство»), и «Песня солидарности» из кинофильма «Куле Вампе». Зачитав английский перевод «Песни солидарности», Стриплинг спрашивает: «Это вы писали, г-н Брехт?» Брехт: «Нет, я написал немецкие стихи. Этот текст от них очень отличается» (в публике слышится взрыв смеха).
"


См. Этот фрагмент допроса Брехта в документальной видеозаписи (а также аудиозапись, распечатка текста):

30 октября 1947 года: Комиссия по антиамериканской деятельности допрашивает Брехта.
Bertolt Brecht speaks in the House Committee on Un-American Activities (30.10.1947 г.)



Текст, соответствующий видео см. ниже.

House Committee on Un-American Activities,
30 октября 1947 года: Комиссия по антиамериканской деятельности допрашивает Брехта. Ему зачитывают перевод «Песни солидарности» на английский, после чего происходит такой диалог:

– Did you write that, Mr. Brecht?
– No, I wrote a German poem… (смех в зале) But that is very different from this thing."

Подробнее:
"
30 октября 1947 года: Комиссия по антиамериканской деятельности допрашивает Брехта.
Аудиофайл:
http://commons.wikim...1947-10-30).ogg

Распечатка текста:
http://en.wikisource...-30)_transcript
Brecht HUAC hearing (1947-10-30) transcript
This is a transcript of some excerpts of the HUAC hearing of Bertolt Brecht on Oct 30, 1947. It is taken from an audio recording posted at wikimedia commons.

The speakers are as follows:

Brecht - Bertolt Brecht
Thomas - HUAC Chairman J. Parnell Thomas (Republican, New Jersey)
Stripling - HUAC Chief Investigator Robert E. Stripling

"
Stripling - I would like to ask uh Mr. Brecht whether or not he wrote, a poem, a
song rather entitled "Forward, We've Not Forgotten".

Unidentified voice - Forward we've what?

Stripling - Forward, we've not forgotten.

Brecht - Uh, I do not uh, recognize the English title maybe. Can I see?

Stripling - Would you translate it for him into German?

Brecht - Oh now I re- , yes, I know, yes (crosstalk)

Stripling - You wrote that. Are you familiar with the words to that?

Brecht - That is, yes, that is, yeah.

Stripling - Uh would the committee like me to read that?

Thomas - There is no objection, so ordered.

Stripling -

Forward, we've not forgotten
Our strength in the fights we have won
No matter what may threaten
Forward, not forgotten
How strong we are as one
Only these our hands now aching
Built the roads, the walls, the towers
All the world is of our making
What of it-- What, of it can we call ours

The refrain

Forward, march on to power
Through the city, the land, the world
Forward, advance the hour
Just whose city is the city?
Just whose world is the world?

Forward, we've not forgotten
Our union, in hunger and pain
No matter what may threaten
Forward, not forgotten
We have a world to gain

We shall free the world of shadow
Every shop and every room
Every road and every meadow
All the world will be our own

Did you write that Mr. Brecht?

Brecht - No, uh I wrote a German poem, but that is very different

( Audience Laughter )

Brecht - from this thing.

( Audience Laughter )
"

--------------------------------------------------------------------------------

[b]Ролик-монтаж: аудио-вариант допроса Брехта в Комисии по антиамериканской деятельности, и уп

  • 0


Март 2024

П В С Ч П С В
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728 29 3031

Поиск по блогу

Размещение рекламы на сайте     Предложения о сотрудничестве     Служба поддержки пользователей

© 2011-2022 vse.kz. При любом использовании материалов Форума ссылка на vse.kz обязательна.