Войти
Регистрация
0
Он невероятно молод и красив. У него мужественные черты лица, благородный профиль, точеная кисть. Невыносимо он хорош, когда говорит, когда смотрит исподлобья. Невероятно он мил, когда ему нравится, что у него так много друзей и знакомых, когда гордится тем, что переводил бельгийцу (Пьер, его имя), и когда он, собрав все свое тело в один настойчивый порыв, сжимает губы и сосредоточенно вглядыватеся вдаль, будто пытаясь установить связь со своим неверным будущим, и мечтой, неровно зависшей в нем.
Его нежный, теплым морским прикосновением ласкающий голос, звучит у меня в ушах который день, его тепло проникает в меня в моих снах. И я, сама того не понимая и не желая что-либо понимать, оказываюсь вовлеченной в эту напрасную игру моего глупого сердца.
Он сегодня был простужен. Он чихал, он кашлял (о, Боже), мокрые гнусные сопли мешали его здоровому дыханию, и его голос - его чудный ласковый голос - хриплым, туманным скрипом прорывался сквозь опухшие гланды; и мне так захотелось напоить его сладкой малиновой теплотой и окутать одеялом своей томящейся ласки, и обогреть, обогреть так, чтобы вобрать в себя всю боль, весь холод, мучающий его такое чуткое, беззащитное тело, что моему сердцу, бьющемуся в такт с этой сочащейся, как молоко из груди, нежностью, было совсем некуда бежать.
Но вместо того, чтобы поинтересоваться его здоровьем, я сделала удивительно мерзкое лицо жутко замученной дамы ( о, это жуткое лето, ах, эта идиотская жара и, мать вашу, - работа, работа, работа) и, манерно закатывая глаза, делая страдающее невыносимо лицо, я оборонялась от нечаянной нежности, которая могла бы предательски просочиться сквозь неуловимые фразы и полутона дрожашего голоса, обнажив тем самым самые чувствительные, самые пронзительно нежные переливы моей чешуйчатой души. Спроси я: « ты простыл?», мой голос бы гласил : « милый, я хочу тебя вылечить», «Ты пьешь лекраства?» - « я так переживаю за тебя, что не могу доверить тебя ни одному из них». «Тебе нужно отдохнуть, не нужно так упорно работать» (ах, мои неприкаянные инстинкты, мне нужно замуж за чудовища и много много сладких детишек, чтобы было невдомек пудрить мозги этому трепетному принцу.)
Его нежный, теплым морским прикосновением ласкающий голос, звучит у меня в ушах который день, его тепло проникает в меня в моих снах. И я, сама того не понимая и не желая что-либо понимать, оказываюсь вовлеченной в эту напрасную игру моего глупого сердца.
Он сегодня был простужен. Он чихал, он кашлял (о, Боже), мокрые гнусные сопли мешали его здоровому дыханию, и его голос - его чудный ласковый голос - хриплым, туманным скрипом прорывался сквозь опухшие гланды; и мне так захотелось напоить его сладкой малиновой теплотой и окутать одеялом своей томящейся ласки, и обогреть, обогреть так, чтобы вобрать в себя всю боль, весь холод, мучающий его такое чуткое, беззащитное тело, что моему сердцу, бьющемуся в такт с этой сочащейся, как молоко из груди, нежностью, было совсем некуда бежать.
Но вместо того, чтобы поинтересоваться его здоровьем, я сделала удивительно мерзкое лицо жутко замученной дамы ( о, это жуткое лето, ах, эта идиотская жара и, мать вашу, - работа, работа, работа) и, манерно закатывая глаза, делая страдающее невыносимо лицо, я оборонялась от нечаянной нежности, которая могла бы предательски просочиться сквозь неуловимые фразы и полутона дрожашего голоса, обнажив тем самым самые чувствительные, самые пронзительно нежные переливы моей чешуйчатой души. Спроси я: « ты простыл?», мой голос бы гласил : « милый, я хочу тебя вылечить», «Ты пьешь лекраства?» - « я так переживаю за тебя, что не могу доверить тебя ни одному из них». «Тебе нужно отдохнуть, не нужно так упорно работать» (ах, мои неприкаянные инстинкты, мне нужно замуж за чудовища и много много сладких детишек, чтобы было невдомек пудрить мозги этому трепетному принцу.)
