Тюремная баллада (1940-1945, глава из книги)

http://militera.lib....r_lz01/2-4.html

На рассвете 10 мая вермахт начал наступление на Западе. В это утро самолеты нацистских ВВС бомбили Брюссель. Я пошел к Кенту, чтобы составить свое первое шифрованное донесение о военных действиях. Покуда я отсутствовал, в мою квартиру на улице Ришар-Нейберг, где мы с Любой жили с 1938 года, явились трое полицейских и объявили ей, что имеют приказ увезти нас в лагерь для интернированных. Предложили взять по смене белья и продовольствие на день или два. Причина? Несмотря на наше канадское подданство, мы, по их мнению, принадлежали к числу лиц немецкого происхождения, а Бельгия решила взять под стражу всех находящихся на ее территории выходцев из третьего рейха и их родственников…
<...>
К счастью, они опоздали, но все же моя карьера тайного агента едва не оборвалась в первый же день войны.

"Эрнст Буш и его время", Г. Шнеерсон, М., 1971, стр. 138-151 (глава из книги):

"
Тюремная баллада

10 мая 1940 года гитлеровские танки ворвались в Бельгию. В течение нескольких дней страна была оккупирована и порабощена, рабочие организации разгромлены, тысячи и тысячи бельгийских патриотов уничтожены или брошены в концентрационные лагеря.

Как только началось вторжение гитлеровских войск, бельгийское правительство интернировало немецких политэмигрантов. Через несколько дней интернированных, среди которых был Эрнст Буш, вывезли специальным поездом во Францию. Весь путь через эту страну, длившийся несколько томительных дней, политэмигранты находились на положении арестантов, почти без пищи и медицинской помощи. До последнего часа никто не знал, куда их везут, что их ждет впереди. Наконец, печальный транспорт остановился возле какого-то полустанка, пассажиров высадили, построили в колонны и под конвоем направили к месту назначения. Их привели в концентрационный лагерь Сен-Сиприен, тот самый, в котором после окончания войны в Испании находились интернированные бойцы героической Одиннадцатой бригады, откуда совсем недавно усилиями мировой писательской общественности были вырваны Эрих Вайнерт и Людвиг Ренн. Ныне здесь должны были жить и умирать немецкие антифашисты, доставленные из Бельгии.

Тем временем фашистская армия учиняет полный разгром соединенных англо-французских сил, правительство Франции бежит из Парижа, и 14 июня немецкая армия вступает в город. Во главе французского правительства становятся бездарный вояка маршал Петен и другие реакционные деятели, подписавшие позорный акт о капитуляции, продиктованный Гитлером. Исходя из условий этого акта, гитлеровцы устанавливают оккупационный режим примерно на двух третях территории Франции. Капитулянтское правительство, обосновавшееся в Виши, проводит политику, угодную оккупантам, жестоко преследует демократические силы страны.

Неудивительно, что вишийские жандармы, в ведении которых был концентрационный лагерь Сен-Сиприен, рассматривали немецких эмигрантов-антифашистов как врагов режима и стремились создать для них невыносимые условия существования. Заключенные жили в обстановке невероятной скученности, без всякой медицинской помощи, терзаемые голодом и болезнями. Лагерь, расположенный на берегу моря, окруженный колючей проволокой, постоянно заливал прибой.

…25 октября 1940 года я получил конверт с многими наклейками, свидетельствовавшими, что московские почтовые работники долго разыскивали адресата. На конверте была наклеена швейцарская марка, стоял штемпель: «Давос - 6-Х-40», и адрес, написанный рукой Эрнста Буша по-французски: «Москва, Союз советских композиторов, Г. М. Шнеерсону».

В конверте листок бумаги - письмо, написанное по-английски, очевидно, в целях конспирации:

«Дорогой Гриша, я нахожусь в очень плохом положении - без денег, без всякой защиты против голода и холода. Я валяюсь на земле в Сен-Сиприене (на старой испанской дороге) как добыча для блох и клопов, мышей и крыс. Я уже сильно простужен - болезнь, которая останется со мной на многие годы. Первые жертвы малярии и сыпного тифа уже падают вокруг.

Все же я держусь, но мне нужна твоя помощь - и немедленно!! Десять раз я уже писал тебе и Марии - но от вас не получил ответа…»

Буш просит меня сделать все, чтобы советские организации помогли вызволить его из концлагеря, это теперь единственный шанс к спасению, все другие связи со свободным миром потеряны.

«…Вот почему я обращаюсь к тебе с этим SOS и надеюсь, он дойдет до тебя.

Твой Э.

29 сентября 1940 года».

На письме обратный адрес: «Лагерь Сен-Сиприен, Пиренеи. Барак № 2 1/2, Франция».

Письмо Буша глубоко взволновало его московских друзей, уже давно тревожившихся о его судьбе. Союз композиторов и другие советские организации сделали все возможное, чтобы освободить Буша из французского концлагеря, однако безуспешно. Политическая ситуация в Европе была чрезвычайно напряженной, и вишийские власти игнорировали обращения демократической общественности.

Известный немецкий писатель и политический деятель Александр Абуш, также интернированный в те годы в одном из концентрационных лагерей, в своей статье, посвященной 65-летию Эрнста Буша, вспоминает:

«Это было около двадцати пяти лет назад. При приближении фашистского вермахта мы бежали из французского концентрационного лагеря под Бордо и были переправлены антифашистами куда-то в район Тулузы. По гитлеровскому приказу за нами охотилась вишийская полиция. Это было летом и весной 1940 года. Вместе с нашими французскими друзьями из движения Сопротивления мы искали пути к вызволению из концлагерей на юге Франции немецких антифашистов, которым грозила наибольшая опасность. Среди первых был Эрнст Буш - узник лагеря Гюрс в предгорьях Пиренеев. Пред нами стояла труднейшая задача: как вырвать его из концлагеря? Как организовать затем его переброску через границу?.. Наши планы 1940-1941 годов не привели к освобождению Буша из лагеря Гюрс. Нашим французским друзьям не удалось связаться с ним». (*)

* «Нойес Дойчланд» от 22 января 1965 года.

Судьбой Эрнста Буша были обеспокоены многие деятели антифашистского фронта: Бертольт Брехт и Ганс Эйслер, находившиеся в то время в Америке, Эрнест Хемингуэй, добившийся для Буша въездной визы в США, известная журналистка Доротти Томпсон, пославшая ему на проезд в Америку тысячу долларов, которые, впрочем, так и не дошли до Буша (очевидно, их перехватили вишийские жандармы).

О том, что Эрнст Буш в беде, мне в Москву писали незнакомые люди, писали из разных городов еще не оккупированных Гитлером стран Европы, из Южной Америки, из Африки. На конвертах неизменно значилось: «Москва, Союз композиторов, Шнеерсону». Очевидно, этот адрес давал им Буш, а люди эти были либо бежавшие из лагеря антифашисты, либо французские участники Сопротивления. Из этих писем я узнал о том, что примерно в декабре 1940 года Эрнст Буш был переведен в другой концентрационный лагерь - Гюрс, построенный по точному образцу гитлеровских концлагерей.

Карта. Европа в период 2-ой мировой войны.
http://www.diphis.ru.../europe_ww2.gif

«Гюрс, кто знает, где это? - писал Буш в 1946 году, вспоминая о месте, где он провел около двух мучительных лет. - Если ты хочешь найти это название на карте Франции, лишь после долгих поисков тебе удастся обнаружить маленькое местечко на склоне Пиренеев… Ближайшие селения Оролон и Наварен находятся на расстоянии многих километров от этого затерянного уголка. Бесконечная, выжженная солнцем пустыня. На этой бесплодной земле, вдали от шумных городов и селений стоял когда-то гигантский барачный лагерь, где были собраны беглецы со всей захваченной Гитлером Европы. Десятки и десятки тысяч прошли через этот лагерь. Но только сотни из них выжили. Немало позорных пятен пристало к имени «Французская республика», но нет ни одного столь большого и столь грязного, как понятие - «Камп-де-Гюрс»…»

Трудно жилось узникам лагеря. Террор и казни, голод и холод - все было мобилизовано вишийскими властями для уничтожения заключенных. Мужественные люди не сгибались перед тяжкими испытаниями, держались сплоченно и стойко переносили все лишения. Присутствие в их среде прославленного певца свободы для многих было духовной поддержкой. По инициативе Буша группа заключенных даже организовывала время от времени представления, ставила спектакли по текстам восстановленных по памяти пьес, исполняла антифашистские песни. Эти своеобразные спектакли глубоко запали в память всех участников, которым удалось выжить. Ярким свидетельством тому поэма, написанная одним из заключенных Хайни Валфишем и посвященная «нашему дорогому другу, мужественному и верному товарищу в трудные годы лагерей Сен-Сиприен и Гюрс, Эрнсту Бушу с уважением и благодарностью»:

Мы театр устроили в Камп-де-Гюрс -
Вы не знаете, что это значит…
Мир лежит за колючкой, потерян навек.
Было нас восемь тысяч всего человек -
сбитых с толку, от горя незрячих…
Мы жили, забытые в горькой нужде,
в бараках, где ветер плачет.
А горы стоят кругом, как стена,
а где-то вдали бушевала война -
вы не знаете, что это значит!
Там мы создали сказочный, красочный мир
из лохмотьев и сломанных тачек…
Нам озябшие люди пытались помочь,
молотками стучали и шили всю ночь -
вы не знаете, что это значит!
Мы играли на сцене за черствый кусок -
кто же мог заплатить нам иначе?
Нам за Ибсена хлеба давали сто грамм,
за Шекспира похлебки прибавили нам
и полпорции каши горячей.
Ледяными ночами работали мы,
с ног валясь, как голодные клячи…
Мы плясали и пели, смеясь, как могли,
но мы тысячам свет и веселье несли -
понимаете, что это значит?!
Дух людей поднимали мы там, в лагерях,
где смерть за каждым маячит…
Сами мы испытали их горе и боль,
но Искусство несли мы в эту юдоль -
так поймите, что это значит!!

(Перевод Т. Сикорской)

В одном из писем, полученных мною от неизвестного друга Буша, сообщались номер его барака в лагере Гюрс и просьба направить ему продовольственную посылку через швейцарский Красный Крест.

Нам удалось организовать несколько таких посылок и - о чудо! - одна из них дошла в целости и сохранности до адресата. В январе 1949 года, когда Буш вновь посетил Москву, на вечере, организованном в его честь в Доме литераторов, он рассказал, какую радость принесла ему посылка, содержимое которой было, конечно, очень быстро уничтожено совместными усилиями товарищей по заключению. Она была для Буша знаком братской солидарности и поддержки, свидетельством того, что его не забыли в мире, свободном от гнета фашизма.

Два с половиной года провел Буш в бараках концлагерей Сен-Сиприен и Гюрс. Это были страшные времена. Десятки друзей и товарищей по заключению погибли. Другие пытались бежать. Лишь немногим удалось обмануть бдительность вишийских жандармов и вырваться на волю. Им помогли французские патриоты, участники Сопротивления, делавшие немало для того, чтобы хоть чем-то облегчить участь узников. Через французских друзей Буш узнал, что о его освобождении хлопочут американские писатели во главе с Хемингуэем, что ему посланы деньги на дорогу и виза для проезда в США. Однако после вступления Америки в войну против гитлеровской Германии все возможности для решения судьбы Буша дипломатическим путем, естественно, отпали. Оставалось одно - бежать. Тем временем гитлеровцы оккупировали уже всю территорию Франции, и в лагерь Гюрс, где находились немецкие антифашисты, можно было со дня на день ждать визита гестаповских палачей.

И Буш решается на побег. Вместе с одним из своих товарищей, гамбургским рабочим-антифашистом, он ухитрился, обманув бдительность стражи, выскользнуть из лагеря и при помощи французских подпольщиков скрыться из Гюрса. Прячась днем и шагая по шоссе ночью, они добрались до ближайшего городка Оролона, где их ждал уже предупрежденный друзьями настоятель местного гугенотского монастыря. Несколько дней беглецы провели в одной из потайных келий монастыря и затем двинулись по направлению к швейцарской границе.

На территории оккупированной Франции действовало немало подпольных патриотических организаций, помогавших лицам, преследуемым гитлеровскими властями. Гугеноты из Оролона не только раздобыли для бывших узников Гюрса платье и железнодорожные билеты, но и дали им сопровождающую монахиню, которая на протяжении всего пути трогательно заботилась о своих подопечных. Ехали они медленно, с пересадками, через Тулузу, Монпелье, Авионьон, Гренобль. По мере продвижения к границе в вагонах все чаще появлялись вишийские жандармы, проверявшие документы. За несколько остановок до городка Аннеси Эрнст Буш предложил своему товарищу выйти из вагона и добираться до границы пешим путем. Однако это предложение почему-то не было принято, и когда поезд прибыл в Аннеси, оба беглеца были задержаны местной жандармерией для проверки их личности.

Буш вспоминает:

- Нас привели в помещение, где за столами сидело несколько сотрудников, не проявивших к нам особого любопытства. Прошло немало времени, пока, наконец, вышел начальник поста, начавший допрос: кто такие, откуда, куда? Допрос шел через переводчика. Французский офицер не проявлял к нам враждебности, он, видимо, понимал, что перед ним немецкие антифашисты, бывшие бойцы интербригады. Когда я назвал свое имя и профессию, он вышел из комнаты и через минуту вернулся, держа в руке мой песенник, изданный в Испании.

Тем временем один из сотрудников жандармерии вел с кем-то телефонный разговор, из которого я понимал только одно слово: «бюш», «бюш», которое тот кричал в телефон. «Бюш» - так звучала моя фамилия в устах французского чиновника. Как оказалось, это был разговор с гестапо в городе По, находящемся неподалеку от Оролона, откуда ему сообщили о двух беглецах из концентрационного лагеря Гюрс. Наша судьба была решена. Офицер, ведший допрос, прислушавшись к телефонному разговору и поняв, что теперь нам уже нельзя будет помочь, с проклятием швырнул на пол мой песенник и вышел из комнаты…

Меня и моего товарища отправили обратно в По, где нас ждали гестаповцы, быстро установившие мою личность и профессию. Через несколько дней меня под конвоем отправили в Париж в распоряжение тамошнего гестапо. Это было в январе 1943 года…

Так, измученный почти трехлетним пребыванием в концлагере, певец революции попал в лапы фашистских палачей. Для него начался новый, еще более страшный, этап хождения по мукам.

В Париже Буш был заключен в тюрьму «Cherche Midi», где содержались многие немецкие политические эмигранты, дожидавшиеся решения своей участи. В камере № 16 среди двенадцати заключенных находился старый товарищ Буша, бывший боец Одиннадцатой интербригады, Людвиг Холль.

В 1946 году Л. Холль опубликовал свои воспоминания об этой встрече с Бушем:

«…Мы находились в своей камере на четвертом этаже. В животах у нас урчало от голода. Открылась дверь. Вошел унтер-офицер Клайн - противный человек из Швабии, который работал здесь надзирателем. Вслед за ним показался Эрнст Буш с каким-то молодым товарищем. Каждый день французский Национальный комитет присылал нам небольшой пакет с галетами. Двенадцать обитателей камер приветствовали новопришельцев этими галетами. Буш должен был рассказывать нам о себе и …петь. Но радость общения с ним была недолгой. На допросе Буш заявил о том, что он лишен германского подданства. Тем самым он попадал в разряд немцев без гражданства и должен был быть переведен в камеру на первом этаже для так называемых «фольксдойчен». Для нас это был тяжелый удар».

Но и здесь Буша продержали недолго. Вскоре пришло распоряжение из Берлина отправить Буша в Германию.

Л. Холль вспоминает: «Каждое утро во время прогулки в мрачном тюремном дворе мы пытались разузнать хоть что-нибудь о Буше, передать ему наш молчаливый привет. Но вот неделю спустя мы увидели тебя, нашего дорогого друга, стоящего во дворе для отправки, с жалким узелком под мышкой, и ты махнул нам рукой на прощанье. Мы поняли, что ты уходишь навсегда…» (*)

* Из архива Э. Буша.

Под усиленным конвоем гестаповцев Буша везли в Берлин, город его молодости, где родилась его мировая слава певца революции, любимейшего артиста берлинского рабочего класса. Никто из друзей не встречал Буша на перроне вокзала Фридрихштрассе. Ничего, кроме тюремного фургона и двух полицейских агентов, доставивших его в следственную тюрьму на Александерплац, откуда он был вскоре переведен в одиночную камеру центральной политической тюрьмы Берлина Моабит. Здесь находился главный застенок гестапо, здесь томились тысячи борцов антифашистского фронта из многих стран мира. В мрачных подвалах совершались казни и пытки. Одновременно с Эрнстом Бушем в одиночных камерах Моабита сидели в ожидании казни герои-антифашисты - писатели Юлиус Фучик и Муса Джалиль. Неминуемая казнь ждала и Буша, которому было предъявлено обвинение в «распространении в Европе коммунизма с помощью песен».

Для подкрепления обвинительного акта должны были быть предъявлены «вещественные доказательства» - ноты песен Эйслера и советских композиторов, граммофонные пластинки, афиши, радиопрограммы. Необходимость собрать все эти материалы несколько отсрочила суд, первоначально назначенный на 29 октября 1943 года. Гестаповская агентура занялась нелегким делом - собиранием нот и пластинок, на протяжении десяти лет старательно уничтожавшихся нацистами либо запрятанных в самые глубокие тайники подпольными борцами антифашистами.

В судьбу Буша «вмешалась» американская бомба с «летающей крепости», 22 ноября 1943 года разрушившая до основания крыло тюрьмы, в котором находилась одиночка Буша. Когда приступили к раскопкам завалов, среди бесформенной груды обломков было найдено тело певца, казалось, без признаков жизни. Его стащили в мертвецкую и бросили на пол вместе с трупами других заключенных, погибших во время налета. Однако один из заключенных, занятых перетаскиванием трупов, врач по профессии, внезапно услышал слабый стон. Подойдя поближе, он узнал Эрнста Буша. Пульс еле бился, сердце певца работало…

Буша поместили в тюремный госпиталь. Тяжелое ранение головы вызвало большую потерю крови. Обрушившаяся железная балка перебила лицевой нерв, что привело к искривлению левой половины лица.

Только через десять дней Буш пришел в сознание… Над ним стоял тюремный врач. «Ну, с этой кривой мордой, пожалуй, покончено!» - такими словами он приветствовал возвращение к жизни раненого. Отныне Эрнст Буш как певец-трибун был уже не страшен для нацистов.


Находясь в одиночке, а затем в тюремной больнице, Буш чувствовал себя совсем отрезанным от мира, от своих друзей и товарищей по борьбе. Тюремщики тщательно скрывали от остальных заключенных его имя и профессию. Между тем друзья Буша, оставшиеся в Берлине, не только помнили о нем, но и находили в его песнях поддержку. На подпольных сходках немецких борцов Сопротивления царил дух надежды на конечную победу объединенных сил союзников во главе с героической Советской Армией, уже переломившей хребет фашистскому зверю под стенами Сталинграда. И если кто-нибудь из подпольщиков запевал шепотом песню «Красный Веддинг», ее подхватывали также шепотом все присутствовавшие. Об этом рассказывают люди, пережившие гитлеровский «тысячелетний рейх», уцелевшие в страшные годы кровавого террора.

В воспоминаниях немецкого политического деятеля и писателя Адальберга Нордена оживает характерная картина собрания небольшой группы антифашистов-подпольщиков в Берлине в период, когда начались усиленные бомбежки города в ноябре 1943 года.

«Мы сидели в небольшом кружке: единомышленники, преследуемые, нелегальные - мужчины в штатском и в форме. Как это бывало в те дни во многих квартирах. Под сенью гестапо, под глазом доносчиков. Здесь мы чувствовали себя в безопасности; сомнительная свобода в четырех звукопроницаемых стенах. И все же мы нуждались в этой иллюзии… Чуть слышно работало радио, но голос английского диктора заглушает специальный передатчик. Тогда один из присутствующих, выключая бесполезное радио, говорит: «Я кое-что принес с собой», - и под любопытными взглядами друзей достает из портфеля три тщательно завернутые пластинки. «Садитесь поближе к патефону, я настрою его очень приглушенно».

Зашипела пластинка. В комнате воцарилась тишина. Потом мы услышали голос, его голос - любимый, незабываемый, преследуемый и почти потерянный: голос Эрнста Буша. Более десяти лет отделяло нас от него. И вот неожиданно он опять среди нас. Звучат старые, сотни раз слышанные «Песня шахтеров», «Песня безработного», «Баллада о перепроизводстве». Сейчас мы не требуем от них актуальности. Но с нами говорит его голос, голос восстания. За каждым словом - призыв. Слово за словом он бросает в лицо угнетенным. Каждый слог отчеканен. Фанфары гласных - между сталью согласных… Голос пробуждает в нас грозный отклик. Усталые руки сжимаются в кулаки. Больше нет безнадежности. То, что еще недавно подсказывало нам мрачное раздумье и смирение, теперь вырастает в горящую ненависть. Может ли навсегда сгинуть свобода, когда с нами говорит этот голос?» (*)

* Цит. по книге: H. Ihering, H. Fetting. Ernst Busch, Berlin, 1965, S. 111-112.

Люди, слушавшие эти пластинки, взволнованные нахлынувшими воспоминаниями о далеких временах, когда голос Буша свободно звучал по всей стране, не знали, не подозревали, что в эти минуты, совсем недалеко, здесь же в Берлине, за толстыми стенами тюрьмы Моабит, на жесткой больничной койке борется со смертью великий народный артист, несгибаемый солдат революции.

Голос Буша звучал и на фронте. Пластинки с записью антифашистских песен Эйслера в исполнении Буша имелись во многих агитподразделениях Советской Армии. О том, какое воздействие на немецких солдат оказывали эти песни, передававшиеся через полевые радиоустановки, рассказывает один из миллионов немецких солдат, посланных Гитлером «завоевывать жизненное пространство» на землях Советского Союза:

«…Я впервые услышал Буша не в театре, но в сырой грязной траншее на русском фронте. Это было осенью 1943 года, когда разбитые фашистские армии поспешно отступали на Украине. Я промок и промерз до костей, был голоден, утомлен до последней степени, охвачен апатией… Вечером мы услышали очередную пятиминутную программу из громкоговорителя агитгруппы Красной Армии. Краткие сообщения, информация. Потом песня, передаваемая с заигранной пластинки мощным громкоговорителем, с дистанции почти двух километров. Я не знал эту песню, не знал и человека, который ее пел. Едва ли я понимал значение ее слов. Но я слушал. Не знаю почему, помимо своей воли, но я не мог не слушать ее. Голос прогнал мою апатию. Что же приковало мое внимание к этому голосу? Был ли он красивым? Конечно, он был и красивым. Но не красота голоса захватила меня, не поразительная ясность дикции, не острота звучания. Нет, здесь было что-то другое. Этот голос знал то, чего не знал я. Этот голос знал, что человек, разум, правда восторжествуют… Это был голос немца, голос немецкого рабочего класса. Это был голос Эрнста Буша, доносившийся до нас с заезженной пластинки через мощный репродуктор. Он учил нас тактике и стратегии».

Это пишет известный немецкий режиссер и драматург Хайнар Киппахард (*), автор пьесы «Дело Оппенгеймера», обошедшей многие сцены мира.

* Журнал «Вельтбюне», 1957, апрель.

***

Буш был отрезан от всего мира. Но все же весть о том, что Эрнст Буш находится в Моабите и дожидается суда, дошла до одного из его старых товарищей по искусству - Густава Грюндгенса, начинавшего когда-то вместе с Бушем свою сценическую карьеру в кильском Городском театре.

Выдающийся драматический актер и режиссер Грюндгенс был всегда далек от политики, его интересовали только театр, искусство, литература. Когда тысячи и тысячи деятелей немецкой культуры, не желая сотрудничать с Геббельсом и его подручными, покидали Германию, Грюндгенс остался в Берлине. Здесь он быстро продвигался по театрально-бюрократической лестнице и к началу 1940-х годов занимал высокий пост имперского директора и художественного руководителя Государственного театра в Берлине. Несмотря на свое официальное положение и немалый риск впасть в немилость у нацистских хозяев, Грюндгенс проявил себя в отношении Буша человечно и благородно. Он узнал, что предъявленное Бушу обвинение в государственной измене подразумевает только одно наказание - смертную казнь. Чтобы спасти своего старого товарища от гибели, Грюндгенс пригласил за свой счет самого влиятельного берлинского адвоката, который нашел юридически обоснованный ход, доказывающий, что, поскольку Эрнст Буш еще 27 апреля 1937 года был лишен немецкого гражданства, он не может быть привлечен по статье о государственной измене.

Этот юридический ход, а возможно, и другие средства, мобилизованные Грюндгенсом, спасли Буша от смертного приговора. Когда вышедший из тюремного лазарета Эрнст Буш 15 марта 1944 года вновь предстал перед судом, обвинение в государственной измене уже было снято, и так как изувеченный артист, по мнению судей, «уже больше не будет в состоянии продолжать свою профессиональную деятельность», приговор гласил: семь лет каторжных работ.

Через несколько дней Буш вместе с партией других осужденных был переведен в Бранденбургскую каторжную тюрьму - страшный застенок, откуда мало кто выходил живым. В последний год существования гитлеровской Германии Бранденбургская каторга стала местом, где гестаповские палачи с лихорадочной поспешностью истребляли всех еще не уничтоженных немецких антифашистов.

В письме одного из заключенных этой тюрьмы, Рудольфа Зейферта, казненного 29 января 1945 года, рассказывается:

«Убой людей происходит следующим образом: однажды - чаще всего это бывает по понедельникам - распахивается дверь камеры и выкликается твое имя. Чиновник спрашивает: «Вы уже составили завещание?» И через несколько минут тебя уже нет в живых. С человеческой жизнью здесь разделываются в самом деловом стиле. Вот она культура! И так продолжается понедельник за понедельником, неделя за неделей, месяц за месяцем, каждый понедельник - 25 штук, да, штук!! Таково здесь наименование человеческой жизни… Постоянный контингент из двухсот смертников населяет Бранденбургскую тюрьму. Непрерывное прибытие и уход в небытие. Но все, как один, восходят на эшафот мужественно и решительно, ибо они знают: жертвы не напрасны, новое время прокладывает себе путь… Сколько хороших товарищей покинули до меня эту камеру, покинули так, как я описал. Товарищи, к которым ты так привык, товарищи, с которыми можно было бы перевернуть мир…» (*)

* Цит. по книге: И. Фрадкин. Литература новой Германии. М., 1959, стр. 32.

Вот на эту фабрику смерти направили Буша «гуманные судьи». Здесь должен был закончиться его жизненный путь. Когда группа вновь прибывших заключенных построилась в тюремном дворе, слух о том, что в Бранденбург доставлен Эрнст Буш, распространился по «живому телефону» по всей тюрьме.

Приведу рассказ самого Буша:

«К нашей группе, стоявшей посередине двора, подошел какой-то старик с метлой в руках, очевидно уборщик, и шепотом спросил: «Кто здесь Эрнст Буш?» Я отозвался. «Смотри, не попади в Плауэрхоф. Там смерть», - шепнул он».

Это был жизненно важный совет. В Плауэрхофе находился филиал Бранденбургской каторги, где заключенные, избежавшие казни по суду, подвергались тягчайшим пыткам и забивались до смерти. Избежать немедленной отправки в Плауэрхоф Бушу помог тюремный врач, поместивший его, как еще далеко не оправившегося после ранения, в лазарет, а затем - в инвалидную команду, выполнявшую относительно легкую работу.

В Бранденбургской тюрьме Буш провел около года. Это был последний год войны, когда теснимые Советской Армией, деморализованные и потерявшие былой военный лоск гитлеровские дивизии откатывались с полей Украины и Белоруссии к границам Третьего рейха. Это был период, когда гитлеровская Германия остро нуждалась не только в солдатах, но и в рабочих руках. Все, кто был способен держать оружие - от шестнадцатилетних юнцов и до седых стариков, - были призваны и отправлены на фронт. Чтобы заполнить зияющие бреши в кадрах рабочих на военных заводах, нацистам приходилось прибегать к труду инвалидов и заключенных. Вместе с десятками других каторжан Эрнст Буш должен был с утра до позднего вечера гнуть спину на фабрике фирмы «Моц и компания», производившей предметы военного оборудования для гитлеровского вермахта. Около года Буш провел у станка, штамповавшего обоймы для патронов и солдатские пуговицы.

Гитлеровские палачи могли заставить Буша производить любую тяжелую работу, но они не могли сломить могучий дух борца-антифашиста. Даже в самые мрачные дни заточения он не терял веры в победу сил света над тьмой, сил революции и свободы над кровавым мракобесием фашизма. Как рассказывает Буш, в эти страшные времена его силы неизменно поддерживали «два витамина» - «H» и «R» (Hass und Rache - «ненависть» и «месть»).

В архиве Буша сохранились материалы, связанные с его пребыванием в Бранденбургской тюрьме. Их прислали ему те немногие товарищи по заключению, которым удалось дожить до освобождения. Ценные сведения о быте заключенных содержатся в воспоминаниях журналиста Пауля Царбока, бывшего одновременно с Бушем узником Бранденбургской каторги.

«...Однажды, во время короткого обеденного перерыва, - пишет Царбок, - я разговорился с одним из своих товарищей по несчастью. Неизменной темой наших бесед был скудный харч - водянистый, бедный калориями. Поговорили мы с ним и о некоторых других вещах, недоступных для понимания наших надсмотрщиков. Внезапно один из находившихся поблизости заключенных откликнулся:

- Как я рад встретить здесь людей, интересующихся литературой.

Это был Эрнст Буш, только что прибывший в нашу тюрьму. Я много раз в былые времена видел Буша на подмостках берлинских театров. Это все было до катастрофы 1933 года. Здесь в тюрьме мне вместе с Бушем и еще двумя товарищами - заводским мастером из города Розенталя и настройщиком роялей из Нойкельна - удалось сорганизовать некий политический «квартет» - своего рода тайное сообщество. Пора мы штамповали, паяли и клепали, каждая свободная минута отдавалась обмену мыслями, воспоминаниями, сведениями о ходе военных действий, сообщаемыми шепотом. По обрывкам карт, печатавшихся в газетах или в учебниках географии, которые добывались в библиотеке, мы пытались составить себе представление о действительном положении на фронтах. Вечерами, сидя на нарах, Буш делал нам краткие сообщения, переводил и комментировал немецкие военные сводки из голландских газет, которые он добывал каким-то образом во время ночных дежурств. Многое приходилось читать между строк. Особенно в передовых статьях Геббельса в еженедельнике «Das Reich». Едва только слышались шаги надсмотрщика, мы умолкали и газеты исчезали под матрацами...»

Как ни пытались тюремщики изолировать своих пленников от внешнего мира, все же до них не могли не доходить волнующие вести о поражениях германских армий, о разгроме гитлеровских полчищ на полях Украины и Белоруссии, о взятии Советской Армией Варшавы. Все это радовало заключенных, вселяло в них веру в освобождение, в окончательное падение Третьего рейха и ненавистного нацистского режима.

Как вспоминает Царбок, заключенные Бранденбургской тюрьмы не раз слушали из уст Буша рассказы о годах юности, когда он работал подручным слесаря на верфи «Германия», о его первых шагах на сцене, о событиях испанской войны. Буш с гордостью приводил слова, сказанные ему когда-то отцом: «Никогда не забывай, что ты сын рабочего».

Читал он своим товарищам стихи Брехта, Кестнера, Тухольского, напевал вполголоса «Песню болотных солдат», «Песню о Тельмане».

«Когда Буш нам пел, - вспоминает Царбок, - кто-нибудь из верных друзей стоял на страже у дверей камеры».

В «Воспоминаниях» Царбока есть строки, повествующие о великом мужестве Буша, о его непреклонной воле к жизни, о его доброте и постоянной готовности помочь товарищу в беде, поделиться с ним последним, поддержать в нем веру в освобождение.

Каждодневный постылый труд на фабрике фирмы «Мотц и компания» Эрнст Буш запечатлел в стихах «Neue Zuchthausballade» («Новая тюремная баллада»).

В бою за пуговицы и лампасы
для фирмы Мотца нам нужны, мой друг,
не головы - их в Бранденбурге масса! -
а нервы крепкие и пара ловких рук.
Мы знаем - генералы иль солдаты,
они нуждаются сегодня в нас,
а нам, рабам бесправным, вместо платы
тюремный желтый выдают лампас.

Мы бьем молотками, штампуем, паяем:
ведь и арестанты полезны стране.
И пусть - «Не убий!» - мы в Писанье читаем,
Но фюрер призвал нас к тотальной войне!

Нас не зовут ни к чести, ни к отваге,
нас вдохновляют палкой по рукам.
Нас называют: «Грязные бродяги!
Ленивые собаки! Рваный хлам!»
Нас ненависть выносливости учит,
Но палачи, что истязают нас,
пусть в будущем и не клянутся лучше:
«Мы не виновны! Это был приказ!»

Мы бьем молотками, штампуем, паяем,
мы - мусор, но мы для победы нужны.
И пусть - «Не убий!» - мы в Писанье читаем,
прочтем мы, что больше не будет войны.

Не каждый благородством здесь известен,
кто из тюремной миски должен есть.
Мы не поем здесь партизанских песен -
доносчики и за решеткой есть!
Враги шпионят, ждут, подстерегают,
готовят поджигательный процесс,
но за стеной тюремной заседает
Антифашистский Мировой Конгресс!

Мы бьем молотками, штампуем, паяем,
как антифашисты нужны мы стране.
И пусть - «Не убий!» - мы в Писанье читаем,
прочтем мы: «Война вашей подлой войне!»

(Перевод С. Болотина)

...Наступил 1945 год. Все ближе и ближе подходил фронт к границам гитлеровской Германии. Все чаще и чаще замечали узники Бранденбургской каторги растерянность и страх в глазах тюремщиков. В апреле, вместе с весенним ветром, до узников стали доноситься звуки отдаленной артиллерийской канонады. Все громче и громче...

«И вот в один прекрасный день, - рассказывает Эрнст Буш, - дверь нашей камеры широко распахнулась. На пороге стоял рослый солдат с автоматом на груди и с красной звездой на ушанке... Это пришло освобождение».

Это было 27 апреля 1945 года, за несколько дней до того, как бесноватый фюрер покончил с собой. Кончилась война. Начался новый период в жизни Европы, в истории человечества.

...Эрнст Буш на свободе! После почти пятилетнего пребывания в заключении, измученный, голодный, одетый в жалкие тюремные лохмотья, бесконечно усталый, но счастливый, он шагает вдоль разбомбленного шоссе, направляясь домой, в свой Берлин! Пред ним открывается грустная картина разрушения и пожарищ, повсюду валяются разбитые немецкие танки, сожженные машины, брошенные орудия. Обгоняя пешехода, по шоссе мчатся советские бронетранспортеры, танки, походные кухни. Идут войска. Идут на Берлин, идут с песнями, в которых звучит голос победы.

Где-то на обочине дороги Буш подобрал брошенный велосипед. Это ускорило продвижение к дому. Но уже на окраине Берлина велосипедиста задержал советский военный патруль. Дальше произошла сцена почти «театральная». Передаю ее в записи, сделанной мной со слов Эрнста Буша:

«Когда меня привели в караульное помещение, я, мобилизовав весь свой скудный запас русских слов, пытался растолковать людям, арестовавшим меня, что я только что вышел из гитлеровской тюрьмы и иду освобождать Берлин вместе с советскими воинами. Очевидно, меня плохо понимали, весь мой облик внушал подозрение. Тогда я сказал, что я артист. И, чтобы доказать это, попробовал даже запеть:

Drum links, zwei, drei!
Drum links, zwei, drei!

Каково же было удивление и радость, когда я услышал, как один из советских офицеров со всем пылом молодости громко подхватил этот припев:

Марш левой! Два, три!
Марш левой! Два, три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,
потому что рабочий ты сам...

Эт